Артисты труппы

Артисты, занятые в спектаклях МХТ

Евгений МИРОНОВ: Дурачка могу сыграть только я!

, 23.11.2006
Самый востребованный и признанный молодой наш актер почти не дает интервью. Исключение сделал для Петра Шепотинника, автора и ведущего программы Российского телевидения «Кинескоп». Петр снял о нем документальный фильм «Евгений Миронов. Ничего личного» и эксклюзивно поделился с «КП» его материалами накануне 40-летия артиста.

О Мышкине

Я думаю, он бы мог появиться сегодня, но сразу бы и сгорел: не платят пенсионерам, медицинское обслуживание чудовищное, умирают люди. Как бы он действовал? Умирал бы тут же вместе с ними.

О дурачке

Не часто режиссеры ждут тебя год, Леша (Учитель) ждал. Объяснял: нет больше такой индивидуальности, дурачка (в фильме «Космос как предчувствие») могу играть только я. Я смирился, и оказалось, что это не совсем дурачок — очень обаятельный человек.

О Солженицыне

Он мне так и сказал: «Женечка, Евгений Витальевич, я сейчас работаю мало, работаю всего по восемь часов в день». Ничего себе, а сколько раньше? Шестнадцать часов. И у него на столе рукописи исписаны мелким-мелким почерком. Хотя бумаги много, это лагерная привычка — экономия. Я потом это перенес в фильм («В круге первом»). Нежин будет писать мелко-мелко.

О Ленине

Я учился средне — не плохо, не хорошо. Потому что… ходил в музыкальную школу, ставил спектакли — меня это больше интересовало. Но как-то полки папа прибил, а книг у меня не было. Я пошел в наш книжный магазин и увидел красивые тома Ленина… Остальное — все дефицит, а Ленин весь стоит! Синий с золотом, 55 томов. И я говорю: «На все деньги, 55 томов!» Продавщица открыла рот — а она меня хорошо знала — и говорит: «Женя, я тебя прошу, хотя бы ТЫ сделай что-нибудь! Прочитай это, и ты поймешь, я знаю это!» Она их упаковывала с любовью, мол, вдруг как-то я этим самым переверну эту жизнь…

Об Иудушке

Мышкин рождает… тяжелейшие, но светлые ассоциации, а тут я столкнулся… с тем, что я смысла не вижу. Меня это очень мучает, я до сих пор Головлева играю с неудовольствием, потому что нет финала. А финал, хочу я или нет, должен быть очищающим, я его пока не могу ощутить. Мне очень тяжело давалась эта роль, а теперь перед каждым спектаклем — чудовищные сны, просто изматывающие меня. И я хотел за день до премьеры пойти и отказаться… Я бы сейчас рассказал историю со зрителем, но не могу, потому что неприличная. Когда Головлев в финале совращает героиню Жени Добровольской, человек (я так понимаю, случайно попавший на спектакль) крикнул: «Е. . твою мать, что он делает!»

О детстве

У меня не было игрушек. Не знаю, у меня были марки, я марки собирал. Я помню, что я посмотрел «Собаку на сене», мне очень понравилась Терехова. У нас были новые полы, только их покрасили, все спали, и я ногтем «Терехова» на полу выковырял себе.
Папа, он такой, он на гармошке играл. Одну вещь — «Дунайские волны», он как чуть выпьет и компания: па-ба-бам… Кто это видел, тот не забудет никогда! Потом он в каком-то танцевальном коллективе коленца выделывал. Какая-то пластика у меня — от него. А мама была в самодеятельности, играла почтальоншу какую-то… Они, кстати, оба очень хотели, чтобы я был артистом. Почему-то это странно. Потому что мы жили в военном городке, а артист… Вообще в нашем городке даже в голову никому не могло прийти, чтобы учиться на артиста, а у нас другой мысли просто не было. Потом Оксанка, сестра моя, она тут же, как я поступил в театральное училище, она прямо: «Так, надо что-то делать!» И поступила, надо сказать, поначалу без особой любви, в балетное училище, сначала Саратовское, а потом в Вагановское… И стала балериной!

О тусовках

Я был совершенно не подготовлен к жизни. Очень шугался, такой замкнутый, такой некоммуникабельный человек — это дикий ужас какой-то был. Я ездил из общежития до Школы-студии МХАТ и обратно, никаких других тусовок. У меня не было времени никогда. У меня такая жизнь, жизнь молодого человека, прошла мимо дома с песнями, я потом стал наверстывать, когда опять-таки с работой, с «Гамлетом», с «Борисом Годуновым», ездил на гастроли. Вдруг я зашел на какую-то дискотеку и подумал: «Боже мой, как я мог это пропустить?!» И у меня даже стало манией на какое-то время, на полгода я просто стал тусовочным человеком, я приходил куда-то, мне надо было дрыгаться, мне надо было наверстать упущенное. Но это быстро надоело.

Об идеале

Я иногда читаю письма… и думаю, боже мой, как обо мне хорошо думают! …Меня настолько идеализируют, что я невольно сам иногда начинаю тянуться к идеалу, к себе. Вот такой я - светлый-светлый. И борюсь со своими демонами как могу.