Артисты труппы

Артисты, занятые в спектаклях МХТ

Олег Табаков: «Я — империалист»

Артур Соломонов, The New Times, 15.09.2014
МХТ имени Чехова открыл сезон премьерой спектакля «Трамвай „Желание“ с Мариной Зудиной и Михаилом Пореченковым в главных ролях. Художественный руководитель МХТ Олег Табаков рассказал The New Times, чем ему дорог Теннесси Уильямс, в какой мере его волнует критика „православных консерваторов“ и либеральной интеллигенции, почему он рад присоединению Крыма, и каково это — быть доверенным лицом президента в такой непростой исторический период.

Олег Павлович, почему вы решили открыть новый сезон спектаклем по пьесе Теннесси Уильямса?

Этому автору свойственна настойчивость, подобная той, с которой отцы-основатели Художественного театра бились над загадкой души человеческой. В этом смысле Теннесси Уильяме — автор на редкость современный, поднимающий самые болезненные вопросы нашего времени. С одной стороны, он говорит о незащищенности человека, его души. С другой — и разве это не актуально? — о желании того, кто был ничем, стать всем, пользуясь несовершенством окружающего мира.

Сейчас этот мир становится все более несовершенным — резко обострилась международная ситуация, усилилось напряжение внутри страны. Как театр должен реагировать на события, которые происходят в политике и в обществе?

Никак. Надо делать настоящие, художественные спектакли. В этом и заключается „реакция“ театра на „политическую и общественную ситуацию“. Вот в 2000 году, когда нас покинул Олег Николаевич Ефремов, царство ему небесное, зрительный зал МХАТа был заполнен на 42 процента… А через год с небольшим заполняемость подошла почти к 90%. А еще через год пришла к той цифре, которая держится и сейчас, — 99%.

В чем секрет такого успеха?

Мне недавно исполнилось 79 лет. И я всю жизнь реализовывал рецепт Пушкина — „над вымыслом слезами обольюсь“. Но если я сам обливаюсь, это, так сказать, индивидуальное предпринимательство. А если я помогаю обливаться слезами еще нескольким людям, десяткам или даже сотням людей, тогда это становится профессией. И секрет только в том, чтобы овладеть ею всерьез.

НЕ ОТВЕЧАЮ НА ГЛУПОСТИ И ГРУБОСТИ

На сцене МХТ идет спектакль Константина Богомолова „Идеальный муж“. В прошлом сезоне с постановкой было связано несколько скандалов. Вот, например, цитата: „Это спектакль кощунственный, таким постановкам не место в нашем обществе“. Это сказал отец Всеволод Чаплин. 

Как? Какой Чаплин?

Не актер. Отец Всеволод.

Чей отец?

Просто отец Всеволод.

Ааааа! Знаешь, я не отвечаю ни на глупости, ни на грубости. Потому что я занимаюсь делом. Вместо дискуссий — раз! — и еще один спектакль, раз! — и еще два спектакля. Никакой другой формы диалога я не признаю.

Вот вы не вступаете в диалог с критиками, а в одной из программ на федеральном канале так и сказали: Московский Художественный театр деградирует под руководством Олега Табакова благодаря спектаклям Богомолова.

Так пусть придут и посмотрят на деградацию. Особенно, когда открывается предварительная продажа билетов — за один день раскупают все. Вот до чего довел Табаков МХТ! И не сплошной же Богомолов у нас идет. Знаете, я на такие заявления не отвечаю, потому что я профессионал, а они — любители.
Вот если попытаться собрать dream team артистов русского театра от 35 до 55, то половину этой команды будут составлять мои ученики. И потому критикам могу сказать лишь одно — ребята, ну возьмите голову в руки. Так же не бывает случайно.

На форумах, посвященных спектаклям Богомолова в МХТ, кроме восторгов, есть и возмущение. Например, одна зрительница пишет: „Звали работать в этот театр, слава Богу, что не согласилась. Не хочу предавать Родину, Христа и душу“.

И Христа не хочет предавать? Ты смотри! Я думаю, Христос в гораздо большей степени поддерживает то, что делает МХТ, и потому той даме надо понять: сопротивление ее бессмысленно.

А что вы можете сказать о православных активистах, которые вышли на сцену, чтобы сорвать спектакль „Идеальный муж“?

Хулиганье. Активнее надо органам правопорядка следить за ними.

Но они же вышли на сцену Бога защищать.

Я не до такой степени воцерковленный человек, чтобы шагать с ними в ногу. А уж то, что я, не шагая с ними в ногу, о них думаю, я предпочитаю не разглашать.

Вас критиковали „хранители традиций и православные патриоты“, когда вы выпустили спектакль Богомолова, а потом, когда вы одобрили присоединение Крыма, вас осудила часть интеллигенции. 

Отвечаю. Мой прадед рыл окопы на Сапун-горе. Проливал кровь или нет — не могу сказать уверенно: не успел я с ним поговорить. Мой дед поддерживал государя императора Николая Александровича Романова, когда Россия воевала с Японией. Мой отец почти год вывозил раненых и умирающих из Крыма во время Великой Отечественной — он был начальником санитарного поезда. Это только в моем роду! Потому какие у меня могут сомнения быть насчет Крыма?

Ну сомнения могут быть, например, по поводу того, как, в какой форме произошло это присоединение. ..

Форменная глупость была сделана шестьдесят лет назад. Не слишком образованный „кукурузовод“ подарил Крым Украине. А мы молчали. Больше полувека молчали. Это земля, обильно политая русской кровью.

До этого она была полита и татарской, и итальянской…

Я говорю о том времени, когда жил я и мои пращуры, включая прадеда. Вот с этого момента я несу ответственность и за Крым. Как россиянин. При том, что я на одну четверть хохол, на одну четверть русский, на одну четверть мордвин, на одну четверть поляк.

Страна сейчас раскололась на две части — одна, очень маленькая, не поддерживает политику президента и многие его инициативы, а другая, огромная — поддерживает абсолютно. Вас не смущает напряжение между ними? Или вы его не чувствуете?

Пойми меня правильно. Я занимаюсь делом. Вот профессор Серебряков из „Дяди Вани“ изрекал, уходя из того места, где прекрасно отдыхал несколько лет: „Надо, господа, дело делать! Надо дело делать“. И я с профессором совершенно согласен. Знаешь, какую зарплату получали люди, когда я сюда пришел? Меньше десяти тысяч. А сегодня актеры этого театра получают денежное вознаграждение за свой труд, соотносимое с зарплатой артистов муниципальных театров Европы. А некоторые и больше — в том случае, если работают много.

Я слышал, что каждый актер во вверенных вам театрах получает десять тысяч на каждого ребенка в семье.

Представляешь, сколько Миша Пореченков гребет? Вот как я смотрю на то, чем должен заниматься руководитель: повышать статус социальной защиты своих подчиненных. Ну и, конечно, заниматься художественной стороной вверенного ему театра.

Но разве может человек вашего масштаба, состоящий к тому же во всевозможных советах, доверенное лицо президента России, — разве может придерживаться позиции „буду заниматься только своими театрами, а того, что происходит в стране, — замечать не стану“?

Я занимаюсь очень конкретным видом помощи. Очень конкретными делами. Вот недавно где-то был опубликован список рекордсменов по заработкам среди деятелей искусства. В первой тройке — Валера Гергиев, Володя Спиваков и я. Но не могу же я, в конце концов, деньги унести с собой? И потому, когда ко мне приходят просьбы о помощи — от больных людей, нуждающихся в лечении, от священнослужителей, чьи храмы нуждаются в ремонте, — всем пытаюсь помогать. Вот когда погорел театр „Школа современной пьесы“ и театр „Около дома Станиславского“ — театры, которыми я руковожу, одними из первых пришли на помощь.
Знаешь, я очень часто вспоминаю один эпизод из моего детства. Привезли в Саратов огромный эшелон с пленными немцами. Построили их в колонну и повели к Волге. На дворе стоял конец февраля — снег, лед, мороз лютый. Бабушка, когда увидела, что пленные идут с берега обратно, взяла буханку хлеба, которую нам выдавали на семью, разрезала ее напополам, одну часть оставила нам, а вторую нарезала небольшими кусками и обернула в марлю. Потом протянула мне и сказала: „Лелик, иди, отнеси им“. „Варежка“ у меня, конечно, распахнулась от удивления. Я ничего не понял! Дядя Толя, ее сын любимый, дважды ранен на фронте, мой отец отрезан немцами от основной части СССР, и неизвестно, когда мы его увидим и увидим ли… И я должен отдать немцам наш хлеб? Но я, конечно, не стал полемизировать с бабушкой. Подошел к колонне пленных, протянул одному из немцев хлеб — и он от меня в страхе отшатнулся. Автоматчик поглядел на меня, на немца — и разрешил пленным взять у меня хлеб… Вот такое — не забывается.

А вам не кажется, что скоро может начаться крупномасштабная война?

Нет. Я считаю так: то, что произошло на Украине, — наше упущение. Первое — это восемьдесят тысяч бандеровцев, отпущенных из лагерей вскоре после окончания войны. И второе — то, что происходило на Украине после распада СССР. .. Понимаешь, мы их бросили.

Русских на Украине?

Нет. Всю Украину бросили.

Многие из них вроде бы рады, что мы их бросили.

Да знаю я! Но мы заигрались в толерантность. Мы же не хотим, чтобы НАТО было у наших границ? Не хотим. А чего тогда дурака валяли? Россия — мощная страна, а уж когда ее могущество Арктикой прирастет…

Вы империалист.

Я-то? Да. 

Телевизор вы смотрите?

Только спорт.

А новостные программы?

Иногда.

И как?

Тухловато.

НАПУГАН — НЕ РУКОВОДИ

Какова, на ваш взгляд, наиболее серьезная проблема современного театра?

Эта проблема касается не только театра: вмешательство власти в дела искусства. Но в силу того, что у меня не только лицо, но и голос узнаваемый, и учитывая, что я любим моим народом, — это все вместе взятое дает мне возможность такому вмешательству противостоять.

Но есть же огромное количество театральных деятелей, которые напуганы „вмешательством власти в дела искусства“, и при этом у них нет узнаваемого лица и голоса, и они не любимы всем народом.

Не надо им руководить театрами, если они напуганы и растеряны.

И как быть? Каждый из них должен разбираться со своими проблемами индивидуально?

Я отвечаю за ту продукцию, которую выпускают МХТ и „Табакерка“.

Как вы относитесь к тому, что сейчас так активно, законодательно насаждается патриотизм? Что произведения искусства могут рассчитывать на господдержку только в том случае, если они патриотичны (исключения есть, но их немного)? Что патриотизму намерены обучать в школах?

Вот это абсолютно аморально — обучать патриотизму. Это значит заведомо признать, что те, кого мы хотим обучать любви к Родине, — они тупые. Патриотизм — это чувство. Вот помню, как я приехал в Нижний Новгород, когда мне было тридцать с небольшим. Помню, как подошел к откосу — напротив низкий берег, и такая… такая ширь… Я продержался минут пять, а потом заплакал. Это моя земля. Моя. Вот это — патриотизм.
А вот когда начался конфликт между нами и Китаем в 1969 году на острове Даманском, я подумал: „Ну что делать? Вот пришел и мой час. Надо идти воевать… У меня жена, двое детей, старенькая мама… Я трусоват, я не драчлив, но человек десять-то я положу из „калаша“… Мне нужно защитить мою землю и мою семью, как меня, как всех нас когда-то защитил отец“. Ведь мой отец пошел воевать не за Сталина, а за мать свою, за жену красивую, за малого, которого он прижил с этой женой…
Понимаешь, учеников своих я обучаю не патриотизму. Я воспитываю в них любовь к своей земле. А это качество — бесценно. Кстати, жизнь меня дважды испытывала на вшивость, предлагая мне сменить место жительства в обмен на больши-и-и-ие деньги. Я отказался.

В одном из спектаклей МХТ, „Изображая жертву“, есть большой монолог старшего лейтенанта, которого играет Виталий Хаев. Весь этот монолог состоит из мата. Как вы поступите с ним, если „Изображая жертву“ снова будут играть?

Это одно из редчайших исключений, когда мат в искусстве необходим. Пресняковы написали этот монолог талантливо и убедительно. И я этот монолог в спектакле оставлю.

У вас будут проблемы с прокуратурой.

Что делать? Пойду на это… Понимаешь, я не равнодушен к тому, что будет после меня. Вот сам подумай, зачем преуспевающему киноартисту и директору успешного московского театра нужно было взваливать на себя еще и Художественный театр? Зачем я недавно создал школу для особо одаренных детей, куда могут поступить девчонки и мальчишки со всей страны? Потому что я понимаю — я должен отдать, что имею. И понимаю, что ученики, продолжение театрального рода — самое главное. И в этом смысле для меня эталон — Владимир Иванович Немирович-Данченко, который в годы войны, в самое тяжелое для страны время, предложил правительству создать Школу-студию МХАТ. И совсем недавно мы открыли в Камергерском памятник отцам-основателям Художественного театра. И это было принципиальное решение — памятник обоим, а не только седовласому красавцу Константину Сергеевичу. Владимир Иванович был обделен при жизни, и после смерти его огромный вклад в дело Художественного театра не был оценен в полной мере. Открытие этого памятника — попытка восстановить историческую справедливость.

ЕСЛИ БЫ Я НЕ БЫЛ ГОССЛУЖАЩИМ. ..

Я знаю, что когда жена Юлия Даниэля поехала в Мордовию — туда, где отбывал срок ее муж, вы помогли купить ей сруб. А помогать диссидентам, тем более осужденным, в то время было небезопасно.

И ушла у меня на это существенная часть гонорара, который мне выплатили за участие в фильме „17 мгновений весны“…

Получается, вы тогда были более солидарны с теми, кто пытался изменить существующий строй?

Я никогда не был близок к диссидентам. Я всегда сохранял дистанцию. Однако я преклоняюсь перед людьми, которые способны на бесстрашные поступки. Я готов был встать на колени перед Натальей Горбаневской, которая вышла на Красную площадь протестовать против ввода советских войск в Чехословакию. 

Люди, которые сейчас выходят на улицы с протестом — они тоже не находятся в безопасности…

Ой-ой-ой… Сначала сядь!

А разве не сидят сейчас невиновные?

У меня нет и, боюсь, не будет времени всерьез изучить вопрос — кто, по какому делу и за что сидит, виновен он или нет. Чтобы ответить на эти вопросы, надо изучить очень много материала. Не пижонить, не кричать, а именно изучить. Я не хочу бросать камень ни в кого из моих коллег, которые активно протестуют, но могу сказать одно: дело надо делать, господа. Если время от дела остается — почему же не ходить на митинги? Но какая у митингов цель? Я думаю, что, к сожалению, за тот срок, пока Владимир Владимирович „батькует“, не появилось ему альтернативы. Не появилось, старик, извини меня. И знаешь, я вижу, как он погрустнел за то время, которое управляет державой. Потому что знания рождают печаль.

Вы тоже управляете в каком-то смысле маленькой страной, даже двумя странами, наверняка вы про людей узнаете многое, чего бы не хотели знать. В вас это тоже рождает печаль?

Рождает. Но я людей, которые не нужны театру, увольняю. Правда, с полугодовым содержанием.

Вы — доверенное лицо президента. И тем самым несете часть ответственности за все, что происходит сегодня.

Я никогда не выражал такой инициативы. Это мне предложили. Отказаться — это какое-то глупое пацанство. Понимаешь, осуждать меня за это — конечно, можно. Но боюсь, что осуждающие меня и десятой части не делают того, что делаю я для помощи людям. Они не отвечают за других людей, а я отвечаю. Вот принципиальная разница, кстати, между мной и интеллигенцией, которую ты имеешь в виду.

Но разве вам удается вести себя так, как вы хотите?

Сынок, ну если бы я не был госслужащим! Я ведь когда был директором подвального театра, я другие поступки совершал. Если ты хочешь быть абсолютно свободным — уходи с госслужбы. Что я вскоре и сделаю — я ведь уже третий срок в МХТ сижу. А если ты заступил на госслужбу — все. Это уже иная степень ответственности и иная степень свободы — что тут поделать! И я тебе могу сказать, что то же самое происходит со всеми руководителями такого ранга. Мы вынуждены принять определенные правила игры.

Но ведь в ответ вы получаете критику…

Вроде — продался? Все это чепуха. Со мной так просто рассудить не получится. Все надо рассматривать, как говорят немцы, zusammen. Те, кто меня хорошо знают, подтвердят — я даже с женщинами не кокетничаю. А с властью тем более.