Артисты труппы

Артисты, занятые в спектаклях МХТ

ЕСЛИ ПРИЗНАВАТЬСЯ В ЛЮБВИ — ТО ТОЛЬКО ТАБАКОВУ

Ольга Фукс, Вечерняя Москва, 17.08.2005
Мой двухлетний сын без конца требует поставить ему запись «Конька-горбунка» в исполнении Олега Табакова. А значит, ряды горячих поклонников Олега Павловича продолжают пополняться и спустя полвека после того, как родился «Современник». Он слишком широк для одного амплуа. Абсолютный лицедей и «актерский» режиссер, умирающий в артисте, талантливый педагог и расчетливый стратег, жесткий менеджер и щедрый хозяин. Может, надо бы сузить, но без такой колоритной фигуры российский театр сильно бы обеднел. Сегодня об Олеге Табакове рассказывает его «вторая половина» — Марина Зудина.

 — Свое поступление к Олегу Табакову вы увидели во сне. Что за сон? И чем солидный артист поразил школьницу, которой по возрасту положено увлекаться…

 — …мальчиками? Если говорить о мальчиках, то мне очень нравился Табаков Антон в фильме «Тимур и его команда». Хотя спустя годы я поняла, что Антон к своему персонажу ну никакого отношения не имел. А что до Олега Павловича, то меня заразили его интервью, где он говорил, что мечтает создать новый театр. То есть он мне нравился как артист, но главной стала мечта о новом театре. Возможно, говори это кто-нибудь другой, я бы увлеклась другим. 
В школе я узнала, что он занимается с детьми в Бауманском дворце пионеров. Я честно искала его сутки в районе метро «Бауманская». Потом нашла по справочнику адрес у Чистых прудов, и оказалось, что никакой студии уже нет — Табаков набрал курс в ГИТИСе. Зато я там встретила удивительную женщину Екатерину Павловну Перельман, ученицу Хмелева, которая восторженно (а это редко бывает) говорила о своем конкуренте Табакове — у нее я и стала учиться, еще больше уверившись, что надо идти к Табакову.
Во сне я училась у него в ГИТИСе и просыпалась в слезах от того, что это не наяву. Да еще мама меня наставляла — если тебя не возьмет Табаков, никто не возьмет! Уж не знаю, откуда у нее была такая уверенность, но за Табаковым закрепилась слава абсолютно принципиального человека, который по блату вообще не берет. Но если он скажет, что способностей нет — все.
В десятом классе я узнала, что он разогнал часть своего курса и делает добор на второй. Я стеснительная была — на предварительные туры не пошла, решилась прийти, когда уже начался конкурс. А Табаков — почти никто на это не способен — позволял себе не следовать этим формальным правилам: отослал меня сразу на коллоквиум и зачислил на второй курс, хотя я еще даже экзамены в школе не начала сдавать. Я потом ехала в троллейбусе домой и все боялась «проснуться».
Так было со многими его учениками. Сашка Мохов, приехавший из Шимановска, мастерству учился с нами на третьем курсе, хотя числился на втором. Дусю Германову пять лет никуда не принимали, пока Табаков не разглядел в ней изюминку. Володю Машкова взял, когда его отчислили в другом месте. Или Камий Кайоль — я помню ее при поступлении: не то мальчик, не то девочка, какая-то бесформенная, в черном балахоне, со встрепанными волосами, такая же толстощекая, как я тогда. А на выпуске? Утонченная, изящная, одаренная!

 — Олег Павлович, как Микеланджело, отсек все лишнее.

 — Да. Он вообще мыслил очень нестандартно. Брал тех, кого никто не брал, умел разглядеть в человеке суть. Педагоги, как правило, мыслят очень шаблонно — набирают по принципу: это героиня, это субретка, это инженю. А я, например, тогда была непонятно кто — рыжая, толстощекая, с неуемной энергией. «Да стоит ли ей, с ее данными?» — сказала педагог по речи, с которой моя мама по жуткому блату, через концертмейстера, договорилась, что меня послушают. Но Олег Павлович все видит по-своему. И не просто видит — у него люди преображаются, и часто из какой-нибудь серенькой мышки получается звезда, а из милых мальчиков — Миронова, Безрукова — герои.

 — У любви всегда есть начало — их взгляды встретились, пробежала искра, вольтова дуга замкнулась. Как это было у вас?

 — В Олега Павловича был влюблен весь курс — и ребята, и девушки. Сидели вокруг него, даже если не были заняты в этот момент, смотрели, как он репетирует, так как это отдельный спектакль. Он купался в нашем обожании. Я не люблю слово «кумир», это что-то неживое — он был для нас Учителем, какой-то отдельной планетой. Поначалу я даже не воспринимала его как мужчину, пока, как ни парадоксально, не заметила, что ему нравится одна студентка. Как это, думала я, ЕМУ может кто-то нравиться?! И поняла, что он еще и нормальный мужчина. Я даже не могу объяснить, как начался наш роман, — наверное, когда взгляды встречаются, слова уже не нужны. Это единственный человек в моей жизни, которому я могла первая признаться в любви.

 — Не страшно было с головой бросаться в омут?

 — Это было счастьем, а когда не думаешь рационально, не страшно ничего. Поэтому влюбленные люди и способны на безумные поступки. Любовь — болезнь, неадекватное состояние, в котором вся жизнь воспринимается по-другому и обязательно в связи с любимым человеком. Если у вас все хорошо, то и мир вокруг прекрасен. И наоборот. Правда, я никогда не думала, что мы и в жизни окажемся вместе. Просто все совпало — любимый человек, любимое дело, наш рождающийся театр, мои первые съемки. И все чувства накалились до предела. Мне кажется, болезнь нашего времени — отсутствие сильных чувств. Люди ко всему стали подходить рациональнее. Работа, бизнес вытеснили все. А чувства — все больше случайные — мельчают, не заставляют гореть. Все вокруг письма перестали друг другу писать, так, эсэмэски шлют.

 — А вы писали письма?

 — Писала, когда мне становилось совсем плохо, выражала что-то глобальное, предлагала что-то решать, как-то заканчивать наши отношения, жить дальше? Но ничего не планировала, и все, что случилось, случилось не из-за меня. Ведь мужчина по природе своей консерватор, и если он десять лет ничего не меняет, значит, его все устраивает. Но если он через десять лет решился на такие перемены, значит, что-то не устраивало его в прошлой жизни, с одной стороны, с другой — он знал, что есть я. Так совпало. Или Господь Бог распорядился.

 — Бываете ли вы рядом с таким матерым человечищем слабой, несовершенной, раздраженной?

 — Олег Павлович любит все натуральное — оттого, что сам артист, оттого, что вокруг слишком много артистов и артисток, оттого, что слишком опытный психолог. И поэтому он не хотел бы, чтобы я была артисткой в жизни. А я и так в последнее время часто играю женщин, которые нравятся мужчинам, так что мои амбиции удовлетворены полностью. Да и невозможно его догнать.
У него, например, феноменальная память. А я, хоть и училась хорошо, многое забыла. Теперь мне даже бывает стыдно — у ребенка тоже замечательная память, и я их порой просто не догоняю. Но у меня, в отличие от Олега Павловича, очень хорошая эмоциональная память на события, каких-то людей я ощущаю просто на уровне физиологии. Когда он принимает решения, ему бывают очень важны мои советы, хотя решение может быть прямо противоположное.
Мы оба ко многим вещам относимся с большим юмором, да еще Павлик может что-нибудь эдакое ляпнуть. В общем, нам не бывает скучно, мы дополняем друг друга, может, поэтому мы уже столько лет вместе.

 — Когда Олег Павлович пришел во МХАТ, можно только догадываться, какие бури бушевали за кулисами этого события. 

 — Очень многие боялись, не зная, чем им грозит назначение Табакова. Да еще и жена актриса — ведь все другие актрисы воспринимают это со знаком минус, начинают по-тихому ненавидеть ее, и это нормально. Но театр такой большой, что в итоге всем находится место. Если говорить о моих ровесницах, то Рената Литвинова прекрасно играет в «Вишневом саде», Ира Апексимова — в «Чайке» и так далее. А что до меня, то я спокойно могу сезон-полтора не играть новых ролей. У меня семья, друзья, и совсем не обязательно мне быть все время на виду. И потом, Олег Павлович слишком умен, чтобы оказаться в глупом положении, дав мне роль, с которой я не справлюсь или в которой меня «не видит» режиссер.
У меня есть ощущение, что все давно успокоились. В МХТ три сцены, и все актеры так много работают, что уже кажется — можно бы и поменьше. Да, в «Табакерке» сильная труппа, и режиссеры часто черпают оттуда актерские ресурсы, но ведь и мхатовцы играют в Подвале.

 — И все же: были моменты, когда вам хотелось, забыв о субординации, просто заступиться за любимого человека?

 — Во-первых, Табаков производит впечатление очень сильной личности. Во-вторых, он никогда ни с кем близко во МХАТе не дружил, а значит, и не связан обязательствами. Он последовательно делал правильные шаги — ставились спектакли для ветеранов, заслуживающих внимания, было много работы для молодежи. И он никогда не ставил здесь сам. И даже те, кто был поначалу негативно настроен против него, хочется верить, изменили свое мнение. 

 — Какой поступок Олега Павловича вас особенно поразил?

 — Он настолько непредсказуемый человек, что я уже ко всему привыкла. Помню, была еще студенткой, снималась в «Валентине и Валентине» в советские времена, когда все было дефицитом. Снимали мы какой-то проход на улице в холод, и вдруг приезжает Олег Павлович. Горячий хлеб привез? Иногда он бывает совершенно по-детски непосредственным.
Женя Миронов рассказывал — шел у них показ отрывков, видимо, очень скучный. Табаков достал пакетик, покопался в нем, поел чего-то. А когда стало совсем скучно, натянул целлофановый пакет на голову, сверху очки нацепил и стал его надувать. Это в его природе.

 — А при встрече с президентом он способен что-нибудь эдакое выкинуть?

 — Лет семь назад он явился на какое-то награждение прямо со съемок, в гриме, свитере и с какой-то косичкой. Вокруг стали шептаться — Табаков, мол, хиппует. А он не специально так делает — ну день так сложился, надо возвращаться на съемки или даже прямо в кадр.

 — А партбоссов в костюме буфетчицы Клавы принимать — это тоже было не специально?

 — В том, что он делает, нет никакой демонстрации. Хотя если в спектакле артист начинает со сцены обращаться в зал, Табаков может и ответить. Он почему-то терпеть этого не может, и тогда сидеть с ним рядом невозможно.
Столько лет прошло, а человек сохранил юношеское восприятие. Ему не скучно жить, он очаровывается молодыми актерами и актрисами. Не смотрит на жизнь сквозь призму своего огромного опыта — мол, все я познал и знаю, чем все закончится. У нас и друзья-то скорее ровесники мне, а не ему, и даже моложе.

 — Вы много играете вместе, хотя, возможно, только «Последняя жертва» наиболее адекватна вашему союзу, и есть соблазн многое сыграть про себя. Есть ли та грань, которую не только вы, но и Олег Павлович, боится переходить?

 — Я никогда бы не смогла сыграть с ним «Перед заходом солнца». В студенческие годы, когда начинался наш роман, я мечтала о роли Инкен, но когда мы соединились по-настоящему, я поняла, что не хочу это играть с ним. Эта пьеса наиболее полно отражает те сложности и проблемы, которые были в нашей истории, и те лирические отношения. 

 — А вдруг получилась бы грандиозная роль?

 — Ну и пусть. Наша жизнь мне дороже. Мне не хотелось бы, чтобы и он это играл.

 — А он-то чего испугался?

 — Он в жизни все-таки оптимист, полный юношеского азарта, а роль Клаузена — о том, что все подходит к концу. Это — не его. Он и «Кабалу святош» не очень любит играть — приходится ограничивать себя в определенных проявлениях. Он слишком яркий человек, чтобы втискиваться в узкие рамки некоторых ролей. Его много.

 — Как складывается его рабочий день?

 — Утром звонки, чтение пьес и утренних газет, потом уезжает в театр на репетицию или дела вести. Днем старается отдохнуть, поспать час-полтора, особенно если вечером спектакль. Потом снова визиты, звонки, переговоры, встречи. Вечером — либо спектакль, либо прогоны у режиссеров, либо мы куда-то идем. Рабочий день начинается часов в девять и кончается за полночь. А дневной сон дает силы на вторую половину. При этом нет ощущения, что он мало общается со мной или с Пашкой — с ним до школы он успевает даже в шахматы сыграть.

 — А зачем ему при такой занятости понадобилась еще и Бостонская театральная школа?

 — Тогда для педагогов это был реальный заработок, а мы совмещали приятное с полезным: Павлик был маленький, и мы жили на берегу океана, да и работал Олег Павлович не так уж много. Теперь там все отлажено, и уже лет пять как он отошел от дел. Теперь он может летом просто отдыхать.

 — Как?

 — Читает пьесы, прессу — ему пересылают, где бы он ни был; мы гуляем, вкусно едим в ресторанах? В общем, это не активный отдых. Вот тут у нас даже столкновения бывают, потому что я безумно люблю погулять по городу.

 — Павел Олегович уже понимает, что его отец — фигура культовая?

 — Я думаю, уже понимает и гордится, хотя ему хватает ума не ассоциировать себя со славой отца. Хотя иногда пользуется ею. «Они уже мои поклонники, — сказал он тут как-то про своих недавних недругов с соседнего двора. — Мой папа Гарфилда озвучивал».

 — В нем как-то проявляются актерские гены?

 — Он любит что-то изображать, иногда даже получается, но он ведь Лев по гороскопу, а львята по природе очень артистичные. Сейчас не стоит обольщаться — таланты проявляются в более взрослом возрасте. Да и потом, это такая сложная для мужчины профессия, так трудно с возрастом сохранить в ней достоинства и мужские качества, и характер, что при средних способностях идти в нее, по-моему, не стоит. С другой стороны, актерские навыки еще никому не мешали — взять хотя бы Антона.

 — Уже в детстве Лелик Табаков проявлял недюжинные коммерческие способности? А сейчас?

 — Разумеется, Олегу Павловичу приходится находить деньги на театр. В основном помогают наши друзья. Но в жизни он склонен очень верить людям, и, как это ни странно при его достаточно хитром и трезвом уме, не может предположить, что его могут обмануть. Но на моей памяти это случалось не раз.

 — И какова была его реакция?

 — Таких людей он старается отрезать от себя, не общаться. Он не опускается до выяснения отношений, остается над ситуацией. Если где-то застряли деньги театра, он будет звонить и добиваться своего. Но если дело касается его личных вкладов — никогда. Два раза его «кидало» государство, третий раз — разорившийся Инкомбанк, руководство которого знало, что Табаков вложил свои личные средства, да и вообще отношения были довольно дружеские. За себя он не попросит — он человек гордый. И, как это ни парадоксально при его-то проницательности, продолжает априори думать о людях хорошо.