Режиссеры | К лесу — задом, к зрителю — передом, 11.01.2004 Вот уж действительно, никогда не знаешь, как наше слово отзовется. Только критики дружно посетовали (после завершившегося фестиваля NET), что перестали у нас на больших сценах создавать крупные, значительные спектакли, актуальные, с реальной жизнью соотносимые, а Кирилл Серебренников как раз именно такой спектакль и поставил. Так и тянет сказать, что режиссер тряхнул здесь стариной (имея в виду успехи советского театра 60-70-х годов, такого рода спектакли щелкавшего как орехи) и доказал, что есть еще у нашего театрального сообщества порох в пороховницах. Прозвучит, конечно, банально, но Серебренников и в самом деле старину эту встряхнул, как залежавшуюся перину, придал ей современный товарный вид, завертел в бешеном темпе и выстрелил — точно в десятку. Во всяком случае столь бурного, сумасшедшего успеха давно видеть не приходилось. Речь тут не о финальных аплодисментах, легко раздаваемых у нас направо и налево, а о полном и абсолютно счастливом слиянии публики и сцены, когда едва ли не всякий жест, для режиссера важный, понимался и принимался зрителем на ура.Собственно, в программке так и написано: новейший мхатовский «Лес» посвящается «Советскому Театру и Всеволоду Мейерхольду». И здесь не ради красного словца помянуты и Мейерхольд, в 1924 году поставивший эту пьесу Островского особенно дерзко, и театр эпохи развитого социализма. В этом спектакле нет (ну или почти нет) ничего сделанного просто так, ради иллюстрации или пустого развлечения — всего того, чем Серебренников до сих пор был грешен. Кое-что по мелочи мелькает и в «Лесе», в общем запале невыброшенное, зря оставленное, но говорить о досадных пустяках совсем не хочется — настолько мощно, победительно и вызывающе актуально поставлен и сыгран этот спектакль. А с Мейерхольдом и советским театром Серебренников вступил в интереснейший диалог, отталкиваясь и цитируя, и связь времен, о потере которой сокрушаются нынче многие, вот она, затягивается на наших глазах в надежный и крепкий узел. Совсем как когда-то Мейерхольд в своем легендарном «Лесе», Серебренников взял в руки классическую пьесу, чтобы высказаться о дне сегодняшнем. Не только о рубеже 60-70-х годов прошлого века, куда перенесено действие пьесы Островского, ведется речь в его спектакле, но и о нас с вами. То есть о том, что будет после того, как Раиса Павловна Гурмыжская, солидного возраста дама, сыграет свадьбу с молоденьким Алексисом Булановым, а два актера — Геннадий Несчастливцев и Аркашка Счастливцев — тряхнут напоследок благородством и растворятся на российских просторах. В одной из рецензий на этот спектакль утверждается, что Серебренников не мыслитель, а придумщик. Мол, скачет с кочки на кочку, выдумывая эффектные номера, а все глобальное, вдумчивое, исследовательское — совсем не его. Спорить не хочется хотя бы потому, что придуман «Лес» и вправду очень остроумно и заразительно. Его интересно рассказывать по эпизодам, на которые разбит спектакль, в точности, как у Мейерхольда. В пересказе и получается — классический «монтаж аттракционов», трюки, гэги, неостановимый смех зрительного зала. Здесь и Аксюша с ангельскими крыльями за спиной над сценой летает, и Гурмыжская на свадьбе точь-в-точь как Пугачева одета, и Счастливцев с Несчастливцевым, на вокзале встретившись, средь командированных пиво наяривают, и «Беловежскую пущу» детский хор поет, и летку-енку танцуют. Но в том-то и штука, что разбитый на номера спектакль сливается в конце концов в единое целое, режиссером продуманное и прочувствованное, и мысли вызывает отнюдь не веселые, несмотря на гомерический хохот, то и дело возникающий. Трудно выговаривается — уж больно затрепанно и пошло звучит, но тут, знаете ли, о судьбе страны задуматься вынуждают. Вместо леса во всю ширь сцены — фотообои. Массивная радиола, румынская мебель, чешская люстра. Усадьба Пеньки помещицы Гурмыжской превратилась в подобие пансионата для партработников (сценография Николая Симонова). Толстые горничные в накрахмаленных белых фартуках снуют туда-сюда, рояль стоит в банкетном зале. Межсезонье, скука. Пожилые вдовствующие номенклатурные дамы без мужчин маются, Лолиту Торрес из «Возраста любви» по радио слушают. Соседей Гурмыжской Серебренников превратил в соседок вместо Евгения Аполлоныча Милонова получилась Евгения Аполлоновна, ну и так далее. Раиса Павловна (Наталья Тенякова), пока еще неприбранная, ненакрашенная, с нелепыми косичками, рассказывает подружкам о молодом человеке, ею поощряемом. И Алексис Буланов (Юрий Чурсин), субтильный юноша, умеющий всем угодить и без мыла втереться куда душе угодно, тут как тут — гимнастику в отдалении делает, мышцы накачивает. Соседку Евгению Аполлоновну дивно играет Кира Головко — во МХАТе с 1938 года, играла Аксюшу в «Лесе» 1948 года, кстати, и «Лес» Мейерхольда вполне могла видеть. Молодой актер Юрий Чурсин, напротив, для Художественного театра человек новый, взят напрокат из Вахтанговского, да и публике не слишком известен. Роль Буланова должна стать для него решающей — сыграна талантливо и снайперски точно. Впрочем, в этом спектакле все, решительно все актеры, включая детей, в хоре поющих, играют с таким нескрываемым удовольствием и заразительным драйвом (Улиту, например, служанку и наперсницу, Евгения Добровольская играет блистательно, аж искры из глаз летят), что не знаешь, кому больше аплодировать. Для режиссера все здесь важно, и возраст Головко, и молодость Чурсина, и дети, на сцену выходящие. Стремительно меняющееся время — вот что в этом уморительно смешном спектакле главное. И игра с мейерхольдовским «Лесом» затеяна совсем не случайно, тут помимо прямой переклички много интересного прочитать можно. Многократно описанные историками театра «гигантские шаги», раскачиваясь на которых свободолюбивые Аксюша и Петр о будущем мечтали, у Серебренникова обернулись качелями на детской площадке. И полет невысок, и мечты коротки у нового-то поколения. Бедная родственница Аксюша (Анастасия Скорик) и возлюбленный ее Петр (Олег Мазуров) знают одно — взять кого-то за грудки и трясти, пока не получишь желаемое, до Самары доехать, на дискотеке оттянуться, а там будь что будет. Как и Мейерхольд, Серебренников смотрит на ушедшую жизнь глазами памфлетиста и лирика. Только лиризм его дарован не молодым, о свободе и не мечтающим, а совсем уж неожиданно — Раисе Павловне Гурмыжской, барственно-вальяжной, как все советские начальницы (не важно, директор магазина, начальник ЖЭКа или секретарь райкома), комичной и трогательной в своей запоздалой любви, такой, что и соседей стыдно, и восторг не скрыть. Наталья Тенякова играет ее поистине поразительно. Она прицельно точно представляет знакомый типаж, а потом вдруг оживляет его такой подлинной страстью, что не знаешь, как реагировать, то ли смеяться, то ли плакать. На свадьбу свою с молодым человеком приходит в костюме а-ля Пугачева — белое короткое платье и черные сапоги выше колена, кокетливый парик, а на лице такая робость и такое счастье, словами не описать. Ну и конечно, актеры Счастливцев (Авангард Леонтьев) с Несчастливцевым (Дмитрий Назаров) лиризмом не обойдены, хотя именно с ними связано множество комичных трюков, щедрой рукой по спектаклю разбросанных. Назаров и Леонтьев играют роскошно, размашисто и отвязно, но и их, буйных, своевольных артистов от Бога, вправили здесь в общее русло, в основную, доминирующую тему. В годы революционного романтизма Мейерхольд вдохновлялся идеей торжества комедиантства над жизнью, его странствующие вольные артисты уходили из Пеньков победителями, у Серебренникова сегодня все, увы, не так. Здесь жизнь сама по себе, а театр сам по себе. Не влияют они друг на друга, хоть удавись. Кстати, над всем этим советским мертвым царством висит, зажженными лампочками переливается вопрос, комичным Аркашкой озвученный: «А не удавиться ли мне?» Ну свободны от государственных театров эти актеры, не играют в юбилейных партийных пьесах, диссидентствуют потихоньку, Бродского с эстрады читают (Несчастливцев является к тетушке с этим номером), и что? А ничего. С Буланова (и всех прочих) как с гуся вода. Автограф у артистов возьмет, водочки выпьет и к свадьбе готовиться станет. Свадьба здесь — и кульминация, и развязка одновременно. Растерявшаяся от счастья Гурмыжская, облагодетельствованная Аксюша, все отступают на задний план, тушуются. Вперед выходит будущий хозяин, пугливый поначалу юноша с железной волей и крепкими мускулами. Алексей Сергеевич Буланов встает на авансцене перед торжественно нарядным детским хором и читает, как клятву (или присягу): «…Я очень близко к сердцу принимаю не только свои, но и общественные дела и желал бы служить обществу», а потом вместе с хором, прижав руку к сердцу, подхватывает: «Заповедный напев, заповедная даль, свет хрустальной зари — свет, над миром встающий. ..» И так он похож в этот момент сами понимаете на кого, что замерший на миг зал падает со стульев от смеха. Только вот на сцене уже ничего смешного не происходит. Благородные чудаки-артисты красиво (а что им еще остается) покидают подмостки, а все остальные, выстроившись друг другу в затылок, послушно отплясывают летку-енку. Бодро перепрыгивая из 70-х годов ушедшего века прямиком в наши дни. | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
