Режиссеры

Figaro, фантик от «Моцарта»

Елена Дьякова, Новая газета, 11.01.2007
«Коль мысли черные к тебе придут — откупори шампанского бутылку иль перечти „Женитьбу Фигаро“». Кирилл Серебренников и Евгений Миронов имели такое право, тут спору нет: «мыслей черных» в их предыдущей совместной работе, «Господах Головлевых» на Малой сцене МХТ, было достаточно. Четыре часа шел полный мучительных мелочей спектакль по Щедрину. Деревянные плахи дома Головлевых тонули во мраке, суглинке и снегах, в горьких думах о Родине.
А зритель думал: какое мощное действо! Кто ж эту муку вынесет? И почему нести должен?
«Фигаро» — спектакль-антипод «Головлевых». Этакий Южный полюс: на нем тоже холодно.
Дом графа Альмавивы (Виталий Хаев) и Розины (Елена Морозова) обшит темными панелями. Обиход точно вышел из «Лесу» — из серебренниковского «Леса» в МХТ, где типажи и вещи 1970-1980-х точно и смешно легли на текст Островского. В Figaro повторение приема не удалось. Замок Агуас стоит на Рублевке. Накачанный, быстрый и грубоватый vip, его тоскующая, беспомощно-интеллигентная жена с обрывками стихов Пастернака и Ахматовой на устах, кипуче-энергичная домоправительница Марселина (Лия Ахеджакова) и скептический доктор (Авангард Леонтьев) живут здесь и сейчас. Так же, как и хваткий Фигаро-Миронов — сметливый, как ярославский половой 1978 года рождения. К свадьбе цирюльника и Сюзанны (Юлия Пересильд) шустро режут «оливье», текст резко осовременен, лукавые реплики стали гэгами.
И зал смеется. Но четырехчасовая комедия переодеваний и недоразумений ничего, кажется, кроме переодеваний и недоразумений, на сцену не выносит. 
?Не первый эксперимент в этом роде. Так сиял роскошными костюмами от Павла Каплевича, шуршал атласом «Тартюф» Нины Чусовой в МХТ, бравурно-гламурная комедия решительно ни о чем.
Полосатые, леденцово-розовые с голубым камзолы и кринолины казались фантиками: развернешь, а там пустота.
К чести «Фигаро»: «сделать нам так же красиво» не пытались. Это не фантик от конфеты «Моцарт». Скорее покушение с неподходящими средствами. На что?
Лишь когда Фигаро-Миронов говорит вновь и вновь о своей «природной легкости характера», на сцене возникает некое напряжение. Странный поставлен эксперимент. Не над Бомарше, конечно. Над собою. Цветет огнями благополучная Москва, всюду распродажи, у банкоматов хвосты, на церковной Рождественской ярмарке народ интересуется в основном двумя прилавками: грибным и рыбным (но зато как пылко интересуется!). СМИ рапортуют о рекордном росте котировок, благодушие щедро разлито над столицей в пределах Третьего кольца.
И желание сделать легкий спектакль — жизнелюбивый, мажорный, шампанский, без «проклятых вопросов» «театр для людей»? оно ведь понятно, это желание!
Но «природной легкости характера», которой жив и цветет такой театр, у нас и близко нет. «Просто радоваться» в России не умеют. Ни солнцу, ни сытости.
Князь Мышкин, Глеб Нержин, Иудушка Головлев — Евгений Миронов умеет отключить в «Женитьбе Фигаро» свою природу, но не умеет изменить ее. И смех Серебренникова — как показал опыт — может быть яростным, тревожным, насквозь пропитанным «нашей жизнью» (как в спектакле «Лес»). Но не беззаботным, увы.
Когда русскому человеку более-менее хорошо — ему попросту скучно.
Это не достоинство, конечно. Вовсе не свидетельство нечеловеческих духовных высот! Просто диагноз: мы отлично выучены страдать и пророчить беды.
А старому мудрому совету: «Живите-ка, смеясь» — не умеем последовать.
И самый тяжелый труд для нашего театра — учиться легкости.