МХТ им. А. П. Чехова: Богоискатель между печкой о шкафом

На камерной сцене La Stalla — премьера. Жанр обозначен как «Расследование одного странного самоубийства». В углу камерного зала на оружейный манер лязгают клавиши «Ремингтона». Протоколы следствия проецируются на задник — точно титры немой фильмы.

Следствием прочитаны несколько страниц «Бесов». Именно — судьба инженера Кириллова, атеиста, пошедшего на смерть во имя своей веры в неверие. С той же истовостью, с какой шли на муки первые христиане, свидетельствуя о Господе.

Рассохшийся шкаф красного дерева. Труп Кириллова, холщовый монстр, грубо приближенный к подобию человеческому, выпадает из угла. Чины следствия прихлебывают вечный русский чай из вечных русских железнодорожных подстаканников. Арестантка без речей, в суконном каторжном халате, из-под которого выглядывают пожелтелые клочья старого батиста, лунатически драит пол шваброй.

Идет следственный эксперимент. Все здесь меняют амплуа: Степан Трофимович Верховенский, его деловитый сын Петруша, уездный либерал Липутин и сам Кириллов.

Спектакль спокоен до заторможенности, до болезненной сосредоточенности на одной мысли. Строго по роману спокоен и сам Кириллов с его тусклыми, устремленными в себя черными глазами. «Бог необходим, а потому должен быть. …Ноя знаю, что Его нет и не может быть. …Неужели ты не понимаешь, что из-за этого одного только можно застрелить себя? …Я всегда был удивлен, что все остаются в живых».

На пике лихорадочных русских разговоров на сцену выходит Юрий Погребничко.

Именно он тяжелым металлическим баритоном роняет слова Петруши Верховенского:

— По-моему, вы веруете, пожалуй, еще больше попа.

Короткая сцена кажется посмертной. Из мытарств души Кириллова в ином мире.

В легендарном спектакле М. Х. Т «Николай Ставрогин» (1913) этой линии романа вовсе не было. Сергей Булгаков, посвятивший театральным «Бесам» фундаментальную статью «Русская трагедия», писал об отсутствии Кириллова в постановке Немировича-Данченко: «Может быть, и к лучшему: сцена не вынесла бы этой потрясающей драмы…».

Эту ли драму тоски о Боге до смертной черты несет сцена La Stalla?

Или иную? Оцепенение, скудость движения и звука, нарочитая, вызывающая бесстрастность с частой сменой актерских масок есть форма тоски по силе чувства?

По миру, где инженер Кириллов мог сойтись, как в точку, в одну мысль о бытии Божием. (В принципе ведь юноша стажировался в Швейцарии, ждал в губернском городе вполне заманчивого контракта на постройку моста.)

По этой самоубийственной истовости «последних мыслей»: «Я всегда был удивлен, что все остаются в живых».

Театр «Около дома Станиславского» бесконечно перебирает ветхие, вытертые до дыр, измордованные в советской скудости клочья русского XX века. Батист под каторжным халатом, железнодорожный звон чайной ложечки о стекло, обрывок «Двух гитар» Аполлона Григорьева, продранный по рукаву тулуп гитариста, усталая барственная сдержанность Верховенского-старшего (хорошо понимающего, что ничего доброго он от «новых людей» не услышит). Клочья его французских реплик о «святой Руси»…

В конце концов — клочья «Бесов». Остатки того ж пантеона. Лары и пенаты лишенцев.

Есть семейные лоскуты, изношенные до дыр. А есть зачитанные до дыр.

«Бесы» ведь на каком месте ни открой — чуть не каждый абзац кто-то повторял до бреда.

Чур нас, чур. Надо надеяться, никто и никогда не будет так читать Достоевского. Эти люди были совершенно не экранированы, слишком всерьез принимали прописные буквы. Кириллов с его Богом, Шатов с его Отечеством, Мышкин с его Любовью. А то вот еще в разговорах персонажей «Подростка» мелькает один петербургский студент из немцев…

Этот безымянный петербургский студент из немцев точно сам себе расчислил математически, что Россия не есть великая страна.

Пошел и повесился: на этом именно основании.

Тоже ведь — как Кириллов в «Бесах» — бродит нераскаянный и неупокоенный.

И (ежели бы мы не разучились читать и чувствовать так) приходил бы к кому-нибудь из книжки по ночам до сих пор. Удивлялся бы, что остаемся в живых. И мучил, мучил. ..

АФИША	БИЛЕТЫ	СПЕКТАКЛИ
ТРУППА	ИСТОРИЯ	КОНТАКТЫ