Драматурги

Виктор Астафьев
Кен Людвиг

Переводчики

Михаил Мишин
Тамара Скуй

Молочная чернуха

Марина Шимадина, «Коммерсант», 10.10.2002
«У Никитских ворот» показал премьеру спектакля «Черное молоко» по пьесе молодого сибирского драматурга Василия Сигарева, которую совсем недавно поставил в своем театре Гоголя и Сергей Яшин (см. Ъ от 10 сентября). Вторую порцию «Черного молока» отведала МАРИНА ШИМАДИНА. 

Действие пьесы Василия Сигарева Марк Розовский перенес в застеколье. То есть отгородил сцену от зрителей прозрачной стеной и предложил циничным городским жителям, чей кругозор ограничивается пределами Садового кольца, понаблюдать за настоящей жизнью в российской глубинке — на забытой богом сибирской станции Моховое. По мнению режиссера, вот это и есть настоящее реальное шоу — покруче, чем «Последний герой» и «Фактор страха», вместе взятые.

Персонажи пьесы — приехавшие в Моховое торговцы-челноки беременная Шура и ее муж Левчик, общительная тетка кассирша и убогие местные жители — изображены у Сигарева с изрядной долей гротеска. Но актеры Марка Розовского, несмотря на сопротивление материала, пытаются приручить забористый язык пьесы и вжиться в эти неудобные образы всерьез. Пока что получается это только у Юрия Голубцова — Левчика. Перед зрителями появляется настоящий торгаш в спортивном костюме и черной вязаной шапочке, будто случайно попавший в театр с соседнего рынка: он всю дорогу щелкает семечки, жует жвачку и слушает старенький карманный радиоприемник. «Ну ты чо? Нормально накосили»,- мягко успокаивает он свою нервозную жену, проклинающую на чем свет стоит эту дыру. В итоге жизнь за театральным стеклом все равно выглядит такой же неестественной и натужной, как и жизнь за стеклом телевизора.

И только в самом конце Марк Розовский выводит действие за границы традиционного психологического театра и обращается к остроумной сценографической метафоре. Драматург написал ремарку: «Банка разбивается, и молоко, смешиваясь с грязью, быстро чернеет». Это метафора благих, но бесплодных порывов героини вырваться из порочного мира, где «модно быть суками», где «за добро платят говном» и не интересуются ничем, кроме наличных. Эти порывы, конечно же, быстро иссякают, столкнувшись с суровой реальностью, и все возвращается на круги своя. В театре Гоголя эту главную ремарку пьесы просто зачитали. Но Марк Розовский впал в азарт и во что бы то ни стало хотел найти ей сценическое воплощение. И нашел благодаря тому самому застеколью. В конце спектакля прозрачную плоскость стекла начинает заливать сначала белой, а потом черной жидкостью, которая пеленой скрывает от нас героев. А когда свет на сцене гаснет, в зеркальном отражении зрители видят себя. Видимо, тех самых злостных застекольщиков, что привыкли втаптывать в грязь ростки светлых чувств и жить в мире, где «модно быть суками».