Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Память места. Речь Анатолия Смелянского памяти Олега Табакова на панихиде 15 марта 2018 г.



Кажется, в мае 2000 года, когда прощались с Олегом Ефремовым, я стоял на этой сцене и даже на этом же самом месте. Тогда Олег-младший готовился принять Художественный театр, фонтанировал предложениями, собирал команду. Теперь и он вслед за Олегом-старшим присоединился к большинству. При всём художественном родстве этих двух Олегов они вели театр по-разному, и дело понимали по-разному. Эпоха двух Олегов длилась без малого полвека. Можно подвести сегодня предварительные итоги.

Они оба играли Мольера на этих подмостках – в первом спектакле Олег-старший был Мольером, а Лёлик — Бутоном, тушильщиком свечей, его слугой. Потом Лёлик стал Мольером и худруком МХАТа. Роль Мольера не считал своей, он по амплуа Бутон, конечно. За восемнадцать лет он приобрел в МХТ огромный решающий опыт, который, мне кажется, важен для любого следующего Мольера, который придёт ему на смену. В эти восемнадцать лет он внятно осознал, что значит вести в России отчасти независимый и относительно свободный Художественный театр (без буквы А).

Старший Олег расписывался в верности Станиславскому в студенческие годы кровью, был погружен в методологические споры его актёрской юности. Ненавидел термин «переживание», придумал свой – «проживание». Лёлик любой схоластики боялся: как бы она не задушила «весёленькое» (его словечко) актёрское дело. Он принципиально не стал ставить в МХТ спектакли, именовал себя исключительно «кризисным менеджером». Все эти годы ориентировался на актёров, способных собрать зал. Ошибался. Примеривался. «Гамлет в остром соусе», был у нас такой спектакль… Табаков закрыл его с новой для МХАТ формулировкой: «за деньги это показывать нельзя». Учился капитализму. Сам закрыл в МХТ больше спектаклей, чем вся советская власть.

Отбирая режиссуру и актёров, не боялся конкуренции, принцип был один – взять талантливого человека, не холопа, не исполнителя, а человека, который мог бы дать художественный припёк. Ошибался жестоко, расстраивался – и шёл вперёд. Ни одного талантливого человека не предал или, как у нас теперь говорят, не сдал. Не потому что храбрый, не потому что за спиной президент. Твёрдо ощущал себя первым в своей актёрской профессии, это придавало ему устойчивость. За спиной ощущал какую-то свою Россию. 

Старший Олег играл в фильме Столпера капитана, и на вопрос «Как фамилия?» тот отвечал: «На моей фамилии вся Россия держится. Иванов моя фамилия». Его родина – место, арбатские переулки. У младшего Олега время — родина и время – место: Волга, Саратов, а также наше всероссийское Простоквашино.

Полагал себя характерным актёром, на вопрос, не обидно ли ему, что Смоктуновского все вспоминают Гамлетом, а тебя будут вспоминать хитрым котярой Матроскиным, сразу же возражал: «Нет, не обидно. Я ведь никогда не хотел играть Гамлета или Чацкого, только Полония или Фамусова».

От своего учителя Топоркова шло понимание характерного артиста как высшего актёрского звания. Беспрерывно внушал нынешним мхатовцам топорковские расценки: первые деньги надо платить героине, потому как её все хотят. Вторые – комику, но не просто комику, а с каскадом (и показывал губы Топоркова в виде двух шпрот). Он и стал таким комиком с каскадом. Познал на интонационном уровне психологию людей в нашем необъятном и вечном Простоквашине.

Вёл театр под свою ответственность: знал на своем опыте советское прошлое Художественного театра и вырывался из этого прошлого. Был первым, кто встал рядом с Ефремовым в дни раскола МХАТ СССР, – для обоих Олегов тот МХАТ был и гордостью и тайным стыдом: при обилии великих артистов это был театр, задушенный годами сталинщины, а потом коллективного и безликого руководства.

Идею вертикали власти воспринял позитивно: «в большом театре как в большой стране». Уничтожил в МХТ все мнимые советские представительские функции — ни худсовета, ни обсуждаловки. «Артист должен говорить только на сцене». Любил показывать, как лётчик в войну брал на себя бой и помахивал крыльями, чтобы все остальные боевые товарищи ориентировались на него. Для наглядности сам помахивал руками, чтобы сравнение вошло в память.

Талантливых людей обласкивал, дарил ювелирные изделия. С давних времен «Современника» помнил, что талант — единственная новость, которая всегда нова. Никого не сдал – потому как не играл с властью в карты по поводу своей профессии: за ним стояли самые талантливые режиссёры России. Это шире надо понимать: сознательно, а часто интуитивно, повинуясь своему звериному инстинкту, он создавал и поддерживал баланс художественных сил в главном театре страны. Это было важно для МХТ, и для Москвы, и для всей театральной России. 

Он был человеком успеха (и в этом тоже напоминал Немировича). «В поисках радости» – название пьесы Виктора Розова и прелюдия ко всей его актёрской судьбе. Радости в последние годы было у него все меньше и меньше. Идущая снизу, и сбоку, и сверху мутная волна готова была не раз поглотить его. Подкладывали под стену театра голову свиньи, выпрыгивали на сцену, дрались с актёрами. Ревнители скреп даже в день отпевания грозились отлучить тех, кто решится отпеть нечестивца-лицедея. Когда это движение только начиналось, он сказал мне тихо, даже шепнул с некоторым удивлением: «Толяша, против меня выступает чёрная сотня». Он впервые почувствовал, что это зловещее словосочетание имеет отношение к нему.

Дело в суде называлось так: «Художественный театр против „Божьей воли“. А я вспомнил Константина Сергеевича, который в сходной с нынешней ситуацией годы сформулировал цель Художественного театра: „Не быть ни революционным, ни черносотенным“. Ничего более сложного в России, кажется, нет. Это та самая балансировка, на которую во многом была истрачена жизнь „кризисного менеджера“ Олега Табакова.

Немирович был для него во многих отношениях примером. В одной трудной ситуации он попросил меня подыскать какой-нибудь текст, как Немирович-Данченко формировал репертуар в старом Художественном театре. Мы в Школе-студии с Инной Соловьевой выпустили незадолго до того четырёхтомник Немировича, и я поисках нужного текста тут же наткнулся на нужный документ. Это лето 1917-го. „Кризисный менеджер“ того МХТ, кадет со стажем, перебирает все конкурирующие партии, их шансы на победу, понимает, что страна летит в пропасть, но всё же набрасывает план сезона. С чем начинаем сезон 1917-1918 годов, то есть с чем выходим к стране? И задает вопрос своему собеседнику и всем нам: „Выйти со знаменем или на манер шакалов?“ Олег не всегда выходил со знаменем. Больше скажу, не любил выходить со знаменем, он ведь проживал жизнь в другом амплуа. Но на манер шакалов не выходил никогда. В искусстве, в театре, в своем деле.

К его 75-летием мы сделали с ним пять серий для канала „Культура“ „Олег Табаков. В поисках радости“ — так это называлось. Тогда в 2010-м я предложил ему „прощалку“ в духе Владимира Познера. Он должен был предстать не перед Всевышним (Олег не был воцерковлённым), а перед старшим Олегом, Женей Евстигнеевым, Кешей Смоктуновским, Олегом Борисовым, перед самыми важными людьми его жизни. „Что ты там скажешь, чем оправдаешься?“ Он улыбнулся фирменной лукавой улыбой лицедея и в одно касание спрессовал в несколько глаголов совершенного вида всю свою долгую жизнь.

Вот эти глаголы:

ПОДДЕРЖИВАЛ,
ПОМОГАЛ,
ВЫРУЧАЛ,
ХОРОНИЛ,
ДОСТАВАЛ,
ДЕЛИЛСЯ. 


Кажется, в этих глаголах можно почувствовать тайную жизнь того человека, которого мы провожаем сейчас в последний путь.
Прощай, Олег.
И прости.