Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Художественный руководитель МХТ Олег Табаков: «На месте американцев я взял бы голову в руки и хорошенько подумал»

Елена Ямпольская, Известия, 24.10.2008
26 октября исполняется 110 лет Московскому Художественному театру. Однако никаких парадных торжеств по этому случаю в Камергерском переулке не запланировано. Так — соберутся собственным кругом, послушают альт Юрия Башмета… С тех пор как восемь лет назад МХАТ им. Чехова возглавил Олег Табаков, из знаменитой аббревиатуры выпало «а» и труппа теперь предпочитает праздникам трудовые будни. С самым энергичным московским худруком встретилась обозреватель «Известий» Елена Ямпольская.

«У нас нет повода стыдиться»

- Олег Павлович, если вы думали, что я начну наш разговор с юбилейной темы, — так нет.

 — Ну и слава богу. Это что-то глубоко советское: давайте сто лет отметим, потом сто пять, сто десять…

- Но вы-то лично отмечали и 60, и 65, и 70. Через два года ваше 75-летие, даст бог, будем гулять широко. А театр чем хуже?

 — В тех праздниках совсем другой смысл. Жизнеспособны и веселы мои ученики, которым хочется порадовать меня к очередной дате проявлениями своего таланта. Это их инициатива, не моя. А признак моей собственной жизнеспособности — не в количестве лет, которые я отмахал, а в том, что детей четверо, внуков пятеро, что младшей дочери Марии два с половиной года, а младшей внучке и того меньше. Ну и в том, что неплохих учеников воспитал. Философскую мудрость «жизнь на нас не кончается» я на собственной шкуре проверил. 

- Раз уж вы сами остановились на вопросе юбилея, скажите: у Художественного театра есть сегодня повод веселиться?

 — У него нет повода стыдиться. А когда сделаем что-нибудь, чем можно гордиться, тогда и загуляем.

- Не связано ли равнодушие мхатовского коллектива к праздникам с тем фактом, что здесь перестали пить?

 — Это тоже достоинство, которое я записываю на свой счет.

- Недавний юбиляр из числа ваших сотрудников мне рассказывал: приходили в кабинет люди, поздравляли — вино кое-как выпили, а водка вся осталась…

 — Мельча-а-ают люди, мельча-а-ают…

- Насколько я помню, к дате готовили выпуск «Трехгрошовой оперы» Кирилла Серебренникова с Константином Хабенским в роли Мэкки-Ножа. Но - премьера перенесена. Когда она все-таки состоится?

 — Не стану даже рассуждать на эту тему. Есть, как ты знаешь, большая человеческая беда. Версифицировать исходы беды — не по-христиански.

- О каких премьерах текущего сезона можно говорить точно?

 — Начнем с «Крейцеровой сонаты»: режиссер — Антон Яковлев, в главной роли Михаил Пореченков. Дальше — «Метель» по Пушкину, делает Николай Скорик. Евгений Писарев вот-вот приступит к репетициям «Записок Пиквикского клуба». Марина Брусникина до конца сезона выпустит «Дворянское гнездо». Адольф Шапиро собирается делать «Обрыв». Жорж Лаводан, надеюсь, будет ставить «Соломенную шляпку». Кстати, в декабре приедет Люк Бонди — может быть, договоримся о совместных планах на следующий сезон. Ну и Юрий Бутусов должен разрешиться Горьким — если беременность будет протекать в означенные сроки.

«Власть относится ко мне как к человеку не ворующему»

- Угрожает ли Художественному театру текущий финансовый кризис?

 — Нет. Наши сборы в среднем по-прежнему составляют 98,8%. А за октябрь, может, и больше будет. Более того, после августа 1998-го — я про тогдашние дела МХАТа говорить не могу, но у нас в «подвале» на Чаплыгина только увеличилось количество зрителей. То есть люди несли свои деньги туда, где за них сразу можно было что-то получить, где обеспечивался качественный возврат. Моя страна — она с театром во взаимоотношениях нежных и любовных находится. Нам кризисы не страшны.

- Но ведь могут исчезнуть спонсорские деньги.

 — Спонсорские средства в Художественном театре тратятся исключительно на помощь людям, оказавшимся в чрезвычайных обстоятельствах. Болезни, операции, медикаменты. Таня Лаврова, Царствие ей Небесное, несколько лет до своего ухода не работала, но театр ей помогал… Мы можем послать человека в санаторий. Женщины у нас в театре ежемесячно получают по шесть тысяч рублей на каждого ребенка. И так далее.

- Так вот, если спонсоры возьмут тайм-аут, а во времена кризиса это вполне вероятно, вы сможете обеспечить социальную поддержку своим сотрудникам?

 — Хороший вопрос. Я верю, что власть относится ко мне серьезно — как к человеку не ворующему. Поэтому, наверное, в случае чего нам помогут. Я постараюсь убедить.

- Хороший ответ.

 — Деловой.

- Раз уж зашла речь о стариках, как Вячеслав Михайлович Невинный себя чувствует?

 — Все так же… Серьезно говоря, наладить бы мне здесь дело, наладить процесс строительства филиала и свалить. Потому что тяжелое время начинается. Время ухода сверстников. Когда уходят старшие, — это еще как-то терпимо. А Таня Лаврова… Вообще невозможно такое принять.

- Последний раз мы с вами делали интервью в декабре прошлого года в Праге. Вы сказали тогда, что за все слезы, пролитые на нашей земле, Господу Богу было угодно поднять цену на нефть до 95 долларов за баррель. Теперь ему стало угодно опустить эту цену до 60 с хвостиком…

 — Поды-ы-ымет… Та цена, я уверен, была за нечеловеческие эксперименты, которые ставили над Россией. За муки, за Гражданскую войну, за уничтожение. За то, что один брат сидел, а другой сторожил. 

- Ну, а за что уронили-то?

 — У Него своя бухгалтерия, мы в ней сразу не разберемся. В общем, не говори с тоской — их нет, но с благодарностию — были…

- Были, были 95 баксов… Были даже почти 150. Как вам кажется, что нам может дать этот кризис? И может ли вообще?

 — Может. Понимаешь, я уже в том возрасте, когда человек способен довольно трезво оценивать не только свою собственную жизнь, но и социально-экономические потрясения своего государства. Мне кажется, что нам очень много дал кризис 98-го. Технологическое обновление, отсутствие импорта и, как следствие, — необходимость что-то произвести своими руками из подручных материалов…

- Кризисы в вашей жизни — будь то личные, финансовые, какие угодно — приносили вам больше неприятностей или возможностей?

 — Судьба была ко мне благосклонна, баловала меня. Кризисом, наверное, можно считать инфаркт в 29 лет. Кризис был, когда мне было шесть и война началась. В десять лет — когда бабушка умерла, человек, который любил меня больше всех на свете. А остальное… Любой пожар всегда способствовал мне много к украшенью.

«Театр — не предмет первой необходимости»

- В год своего 110-летия Московский Художественный театр остается общедоступным?

 — Демагогический вопрос.

- Не вижу здесь никакой демагогии. Может человек со скромным достатком купить сюда билет — пускай на ярусы?

 — Может. У нас десятая часть билетов — в ценовом диапазоне до 200 рублей. Я уже не говорю о Новой сцене, где билетов дороже 200 рублей просто не бывает. Моя политкорректность — хотя и не люблю это слово поганое — в том, что Художественный театр дает бесплатные спектакли в домах культуры московских вузов. Местком оплачивает вызов технических сотрудников театра, и всё. Но это делается не ради идеи общедоступности — я таким образом рекрутирую будущих зрителей.

- Зачем вы пытаетесь создать впечатление, будто ничего просто так не делаете? Ведь это же неправда.

 — Просто так я иногда что-то делаю, только не склонен об этом распространяться. Понимаешь, театр — не льготное лекарство. Не инсулин. Не предмет первой необходимости. Моя мама работала на двух работах, потому что одна поднимала меня и сводную сестру. Мы часто ужинали тем же борщом, которым обедали. Но когда в Саратов приезжал Святослав Рихтер, или Марина Семенова, или Дмитрий Журавлев, то за вечерним борщом мама говорила: детки, у нас осталось до получки совсем немного, но мне бы очень хотелось пойти в театр… И мы говорили: мамочка, конечно, пойдем. Театр — роскошь. Он не только для богатых, но во всяком случае для тех, кто готов чем-то жертвовать ради театра. Это нормально. А наш бонус зрителям — то, что МХТ пока не повышает цены на билеты. Это уже немало.

- На сборе труппы в сентябре вы говорили, что театр собирается пуститься в автономное плавание. Что это значит?

 — Это предлагаемая форма экономического существования, при которой отменятся идиотские правила тендера на режиссеров Чернякова, Серебренникова, Лаводана… С тендеризацией всей страны надо заканчивать, во всяком случае на уровне творческих коллективов. Кроме этого, будет возможность свободно распоряжаться теми средствами, которые театр зарабатывает. А в системе финансирования появится следующее изменение. Если сейчас дается некая общая сумма на год, то на новых условиях — помимо обеспечения театра теплом и светом, будет еще государственный заказ — на одну пьесу Шекспира, одну пьесу Островского, две пьесы Чехова…

- Один спектакль о Ленине…

 — Это попытка освободить государство от огульного бюджетного финансирования. 

- Вы все еще стоите на этой позиции: пусть выживет успешный, а остальные умрут?

 — Я думаю, это честнее, нежели оставлять людей жить в нищете. Был такой термин у Николая Ивановича Бухарина — равенство всех в нищете.

- Не троньте Бухарина. Он был нашим главным редактором.

 — Ну, как говорят в Армении, откуда я на днях вернулся, мы любим товарища Бухарина не только за это…

«Я поздравил Татьяну Доронину»

- Вашему Павлику понравился «Конек-Горбунок»?

 — Понравился. Он смотрел три раза. Понимаешь, этот спектакль — он очень важный для совсем зеленых актеров. Там только трое исполнителей старше сорока лет. А все остальные имеют устойчиво-успешный, радостный для зрительного зала и веселый для них самих спектакль — как говорится, без жертвы качества.

- У вас не только молодые, у вас и старейшины комфортно себя чувствуют. Поэтому хочу спросить: вы знаете, что Кира Головко заканчивает книгу воспоминаний? Мы отрывок недавно опубликовали — очень интересно. Наверное, театр должен как-то помочь с публикацией.

 — Честно говоря, не знал. Конечно, поможем. Я даже думаю, она у нас еще сыграет — не буду пока говорить что. Видишь ли, Кира Николаевна — это часть серебряного шнура, веков связующей нити. Когда я видел ее в «Последних днях», она была такой женственной красоты… Это был 1954 год. 54 года назад! Я сидел и думал: «Немировича можно понять…»

- В каком смысле?

 — Он же ее пригласил в театр… У Киры Николаевны недавно беда произошла — ее обокрали.

- Да, я знаю. Украли ордена.

 — Я вот думаю: что ж за твари поганые, суки ничтожные?! Кашпура тоже обокрали… Раньше ворье романтичнее было. Не крали у таких людей. А если случалось сгоряча, так, бывало, подкидывали обратно.

- Всякий раз, когда Художественный театр отмечает — пусть даже без особой пышности — какую-либо дату, с новой силой встает вопрос о двух МХАТах. На ваш взгляд, у театра в Камергерском и театра на Тверском могут появиться точки пересечения?

 — Исходя из сегодняшнего состояния того и другого — нет.

- Вы поздравили Татьяну Доронину с ее недавним юбилеем?

 — Да. 

- Лично?

 — Письменно.

- Букет послали?

 — Да. Точнее, я в это время отсутствовал, но поручение такое было дано, и не думаю, чтобы мои помощники меня ослушались.

«Ни хрена с любовью России и Грузии не сделают»

- Какие впечатления у вас оставил Ереван — в нынешнюю поездку?

 — Были огорчительные очень вещи. Например, я подошел к бойлеру, чтобы налить кипятка в стакан, где пакетик чая лежал. Официант вопросительно на меня смотрит. Я говорю: мне бы кипятку. А он в ответ: may be in English? Это было в гостинице «Ереван». С другой стороны, женщины моего возраста — может, и не надо об этом рассказывать, подкладывали мне в сумку гранаты. Те, которые фрукты, разумеется… Или — подошел человек, подарил деревянный крест. Я был очень тронут.

- Как вы думаете, когда вы в следующий раз — с театром или без — приедете в Тбилиси?

 — Отвечу тебе так: я думаю, что доживу до этого. Потому что случившаяся драма не поколебала моей любви ни к Отари Мегвинетухуцеси — замечательному актеру, ни к его жене Гуранде Габуния, ни к драматургу Лаше Табукашвили…
Когда в Ереване на 70-летии Русского театра имени Станиславского я вышел на сцену и сказал, что едва ли не самым радостным событием для меня является присутствие в зале делегации тбилисского Русского театра имени Грибоедова… У-у-у, что в зале творилось!
Я думаю, ни хрена с нашей любовью не сделают. Даже не думаю — знаю. Этим политкорректным и экономически либеральным американцам не нужна Грузия. Они просто алчные демагоги космического масштаба. Вы лучше с деньгами своими разберитесь! На весь мир гоните, как говорится, пургу в виде нищеты. Рассолу бы выпили, что ли…

- Американцы не обязаны заботиться о чужих деньгах. Этические категории в экономике вряд ли уместны. Связались с ними — сами виноваты.

 — Слава богу, наша зависимость от них не слишком велика. Так что с нами обойдется. А вот у них-то, конечно, головокружение от безответственности. Это к чему приведет? Сначала Китай с Россией будет в рублях расплачиваться. Потом Уго Чавес объединит левый фронт из четырех-пяти стран. Это все уже практически состоялось. Это не грядущие вызовы, как теперь принято у журналистов говорить, а «пригредшие». Так что на месте американцев я взял бы голову в руки, как обычно советовала моя бабушка, и хорошенько подумал.

- У меня к вам последний — отчасти легкомысленный — вопрос. По-моему, про вас больше не пишет желтая пресса. Давненько не было свежих сплетен о Табакове. Вы по этому поводу вздохнули с облегчением или забеспокоились?

 — За последние лет пять ушли очень достойные люди отечественной культуры. Вот это, наверное, причина того, что к оставшимся бережнее относятся.

- Вы верите, что журналисты подобного толка могут испытывать столь сентиментальные чувства?

 — И это допускаю. Любому человеку время от времени бывает неловко. Совсем уничтожить это свойство не удается. Даже комендант Освенцима плакал, когда исполняли Шопена… Одно из самых огорчающих меня явлений — торговля чужой беспомощностью и старостью. Не буду говорить о соотечественниках, но фильм, который сняла про Анни Жирардо ее дочь… Или дочь Маргарет Тэтчер… Что творят люди-то? Или, скорее, — что творят нелюди? Я вот думаю: а мог бы я нечто подобное сотворить с моей матерью? Да руки бы на себя наложил. .. Словоблудят, лукавят насчет поиска выхода из безвыходного положения. А на самом деле — нормальная торговля, как у нас в Саратове на Сенном рынке.
Кстати, одна из моих учениц на днях позвонила и сказала, что в какой-то желтой газете опять про меня написано…

- Пардон. Значит, я не всей информацией владею.

 — Существует только один показатель того, что тебя помнят. Когда я выхожу на сцену, меня по-прежнему встречают аплодисментами. Это либо есть, либо нет. Ни званиями, ни наградами такого не обеспечишь. Во всяком случае я - как зритель — никогда не приветствовал актеров только за их звания. Публика уже в течение 52 лет ко мне благосклонна. А это вполне академический испытательный срок.