Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Неочевидное вероятное

Марина Давыдова, Известия, 26.02.2003
Люди, не имеющие слуха, как правило, очень любят петь. Пьеса английского писателя-интеллектуала Майкла Фрейна, повествующая о загадочной встрече в разгар Второй мировой войны отцов квантовой механики Нильса Бора и Вернера Гейзенберга, неизбежно пленит читателя, у которого в школе по физике была нетвердая тройка. Приятно чувствовать себя на дружеской ноге с протоном. Не знаю, каковы успехи в точных науках у Олега Табакова (Бор) и Бориса Плотникова (Гейзенберг), но в проблемы квантовой теории поля и протонно-нейтронного строения ядра они, а вслед за ними и большая часть зрителей, погрузились с наслаждением истинных неофитов.

«Копенгаген» Майкла Фрейна — яркий пример катастрофического зазора между нелепой формой и весьма непростым содержанием. Строго говоря «Копенгаген» вообще не пьеса. Это скорее сценарий научно-познавательной телепрограммы, в которую — для лучшего усвоения материала — введен игровой элемент. В памяти почему-то сразу всплывает старая передача Александра Абрамовича Аникста о Бернарде Шоу, в которой английский драматург (точнее плохо загримированный под него Ростислав Плятт) помогал российскому ученому осмыслять собственное творчество. В качестве совершенно необходимого подобной телепередаче комментатора в «Копенгагене» имеется третье действующее лицо — жена Бора Маргарет (Ольга Барнет), но весь спектакль не оставляет ощущение, что вот-вот вместо нее на сцену выйдет Сергей Капица (на премьере он и впрямь сидел в левой ложе) или чего доброго Александр Гордон.

Между тем содержание «Копенгагена» куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. За пассажами о квантовотеоретической кинематике и более внятными простым смертным рассуждениями о морально-этических проблемах научных изысканий (нацизм, Хиросима, атомная бомба, должен ли ученый заниматься политикой? и т.п.) в пьесе Фрейна неожиданно проступает другая, куда более захватывающая тема — соотношение тайн вселенной и тайн человеческого бытия. 

Как бы глубоко ни проникали Бор с Гейзенбергом в строение атома, все равно остается некий нередуцируемый остаток, который не опишешь никакими формулами и не облечешь ни в какие дефиниции. Сколько бы не пытались герои ответить на вопрос, зачем Гейзенберг приезжал к Бору в Копенгаген в сентябре 1941 года (от пошлой версии о шпионаже до возвышенной о спасении мира), окончательного ответа найти не удается. Причины человеческих поступков столь же загадочны, а их последствия столь же непредсказуемы, сколь загадочны и непредсказуемы движения мельчайших частиц. Разгадать их так же сложно, как разгадать замысел Творца — вот истинный смысл историко-биографического опуса Фрейна. Космос — тайна, микрокосмос — тайна, жизнь — тайна, история — тайна, и всякая наша попытка объяснить увиденное (или зафиксированное приборами) — не более, чем версия. Финал «Копенгагена» неожиданно перекликается с финалом «Трех сестер»: «Зачем мы живем? Зачем страдаем? Если бы знать? Если бы знать?». Последнее неудивительно. Майкл Фрейн известен в России в первую очередь как переводчик Чехова, и это его благородное занятие неожиданно отозвалось в пьесе о физиках.

Табакова, очевидно, пленили в «Копенгагене» две возможности: а) сыграть гениального ученого, с равным успехом рассуждающего о морали и протонах (только бы не перепутать 235 уран с 238 — эту по-человечески понятную мольбу видели мы все в глазах у великого артиста), б) поставить на сцене главного театра страны современную неразвлекательную, жутко умственную и морально устойчивую пьесу западного автора. Надежду же отечественной режиссуры Миндаугиса Карбаускиса пленила, как мне кажется, именно эта неожиданная, захватывающая, сложно с Чеховым перекликающаяся тема пьесы. Ведь он один из немногих в нашем театре всерьез задумывается о метафизических (а не только театральных и моральных) проблемах.

К Карбаускису претензий нет. Он сделал один из самых культурных спектаклей большой мхатовской сцены — негромкий, не пытающийся завоевать аудиторию любой ценой, настойчиво, но ненавязчиво раскрывающий главную, хотя и не для всех очевидную тему «Копенгагена». Но тема темой, а форма формой. Если бы Майкл Фрейн написал повесть или, скажем, эссе, у него, наверняка получилось бы интереснейшее произведение, но он написал пьесу, словно забыв, что в театре, как и в физике, есть свои неотменимые законы. Что здесь помимо интересных рассуждений неизбежно должны быть еще фабула, конфликт, перипетии, характеры, наконец. И что отсутствие этого не смогут искупить ни отличные артисты, ни талантливый режиссер, ни восхитительная — одновременно функциональная и ироничная — сценография Александра Боровского.

Ведь ни превосходно справившемуся с громадой текста Борису Плотникову, ни мужественно сдерживающему свой актерский темперамент Олегу Табакову по большому счету играть в «Копенгагене» нечего. Их героическое превращение сомнительного драматургического материала в качественный сценический продукт, безусловно, заслуживает уважения, но высокой оценки по гамбургскому театральному счету заслуживает вряд ли (а ведь каждого, кто сделал спектакль, только по гамбургскому счету и стоит судить).

Что же касается кассового успеха новой мхатовской премьеры и репертуарной политики МХАТа в целом, то здесь Табакова, пожалуй, надо поддержать. Русский зритель сильно подустал от театральной развлекухи. Ему опять хочется воспринимать театр как кафедру — и общественно-политическую, и даже физико-математическую. Ему хочется узнавать здесь неочевидные вещи. Ему хочется проникать с помощью искусства в тайны вселенной. Даром что ли столь высокий рейтинг имеют на ТВ передачи Александра Гордона, почитатели которых давно уже выучили, чем отличается квант от кварты, терция от терцины и как именно устроен глаз у стрекозы?