Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Отцы и дети

Нина Агишева
В прологе спектакля тишину взрывает духовой оркестр.

Гром тарелок и труб в подвале на сто зрительских мест оглушает. Потом музыканты в серых шинелях уходят куда-то на антресоли, а мы видим тесное, с низкими потолками жилище, сплошь заставленное вещами из нормальной, благополучной жизни: подсвечники, ковры, остатки дорогих сервизов, иконы, фотографии, засохшие цветы? Они в таком беспорядке, будто их разметало взрывом. Люди ходят среди этих предметов, словно ничего не произошло, и даже пытаются пить чай, но и они знают, что уже случилось нечто страшное и непоправимое, разрушившее не только дом, но и жизнь. Сейсмичность почвы, которая — судьба, и становится лейтмотивом спектакля.

Режиссеры любят эту горьковскую пьесу, потому что в ней, может быть, меньше надрывного обличения и больше сокровенного, тайного, чем в других его сочинениях для сцены. Семейная история — что может быть интереснее? Неразрывные кровные связи, которые трещат, как гнилые нитки, под напором улицы, решившей зажить по-новому. Если в начале века это еще манило и многое обещало, то в конце вызывает лишь страх и апатию. 

Отца и мать Коломийцевых играют Олег Табаков и Ольга Яковлева. И хотя по авторскому замыслу они уже давно далеки друг от друга (Софья пытается спасти семью, Иван верой и правдой служит режиму, принимая все его подлые требования), они все-таки прежде всего — прежде демонстраций и террористов, газет и революционеров — муж и жена, родители. Яковлева безошибочно точно находит первую же интонацию Софьи, когда та узнает, что к ней хочет прийти мать студента, стрелявшего в полицмейстера Коломийцева: «Зачем? Ведь она стреляла в моего мужа». Оказывается, и полицейский может быть слабым и может быть любим прекрасной женщиной так сильно, что его предпочтут во всех отношениях более достойному сопернику (в роли Якова — Евгений Киндинов).

И Яковлева, и Табаков играют своих героев удивительно неагрессивно, без надрыва, поднимаясь к высотам некоего нового русского — тихого — трагизма. Кричать-то все уже устали. И пусть все потеряно, пропито или разворовано, жить все равно надо, и прежде всего надо спасать детей — последние живые души, еще не отравленные цинизмом. А с ними можно только любовью. Пожалуй, такую самоотверженную любовь Ольга Яковлева не играла еще никогда; в ее Джульетте и Дездемоне бурлили страсть и жажда жизни — Софья оплачивает эти счета: рожденная во грехе Люба горбата; старшие Надежда и Александр уже попали в пошлый круговорот жизни и сделали свой выбор: остались младшие, почти дети — Петр и Вера. Их играют артисты другого поколения и другой судьбы.

В свое время Табаков перехитрил всех: не стал заведовать режиссерскими кафедрами, а набрал безвестных детей в свою студию и воспитал так, как хотел. Из первых по времени студийцев в спектакле заняты Александр Смоляков (Александр) и Марина Зудина (Любовь), из последних — Сергей Безруков (Петр) и Марианна Шульц (Вера). На драме младших, по сути, держится все второе действие спектакля, и удивительно, что мэтры не только не подсократили далеко не самые совершенные в драматургическом отношении монологи Петра и Веры, но и сами едва ли не ушли в тень, выведя за руку на авансцену дебютантов. Те оправдали доверие: и нежный гимназист Петя, допытывающийся правды об отце, и мечтающая о роковом герое (обернувшемся околоточным) Вера — самое страшное свидетельство семейного краха Коломийцевых. Они воочию видят «срам отца своего», что, по Библии, является не только тяжким грехом, но и непосильным испытанием для любого человека.

В исполнении Табакова Коломийцев не столько палач, сколько жертва истории. Актер очень многое вкладывает в эту роль: и актуальную сегодня тему интеллигенции и власти, и личные горько-недоуменные интонации отца взрослых детей. Нет сомнения, что семья Коломийцеву дорога; он, дворянин, может, ив полицию пошел затем, чтобы оберечь устои, сохранить порядок, при котором семья — первая крепость. Ему действительно непонятна мать арестованного юноши, г-жа Соколова (Евдокия Германова блестяще играет ее в духе социал-демократических фанаток начала века, которые так уверены в своем и своих сыновей моральном превосходстве, что всюду приходят не просить, а требовать).

Хотя режиссер спектакля Адольф Шапиро и хочет заставить сопровождающий действие духовой оркестр участвовать в трагическом балагане, оркестр — на мое ощущение — упрямо звучит лирически и ассоциируется не с жандармами, а с той самой армией, что сплошь полегла сначала в первую мировую, а потом в гражданскую. Безусые мальчики с безупречной выправкой (в роли музыкантов — консерваторцы, будущие военные дирижеры) и открытым взглядом никак не виноваты в той грязной интриге, которую история с легкой руки их отцов затеяла у них дома. Не виноваты были тогда, не виноваты сейчас, поэтому звуки военного марша разрывают сердце.

В сущности, все лучшие горьковские постановки связаны с рассказом о гибели семьи, которую новая власть в России не случайно разрушала в первую очередь. Достаточно вспомнить «Мещан» Георгия Товстоногова или фильм «Васса» Глеба Панфилова. И пусть семья эта уничтожалась не только извне, но и изнутри, пусть была больной и неблагополучной — запоминались прежде всего титанические усилия старика Бессеменова — Лебедева, Вассы — Чуриковой, направленные на то, чтобы хоть что-то от дома, от крова уцелело.

?В финале Софья катит инвалидную коляску с умершим Яковом и спрашивает у Бога: «Такая тяжелая жизнь и смерть в конце. За что?» То, как Ольга Яковлева это произносит, надо видеть и слышать, описания здесь бессмысленны. Этой нотой на самой малой из малых сцен заканчивается едва ли не единственный сегодня в Москве спектакль большого стиля.