Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

КАК ТАБАКОВ ЗА ДУНАЕМ ПРАВИЛ (часть вторая)

Марина Райкина, Московский комсомолец, 17.08.2005
Понедельник. «Мафильм». Павильон

 — А что ты скажешь на то, что наш министр корсет носит? — говорит по телефону Табаков, похлопывая себя по груди.

Дисциплина на площадке по-прежнему армейская: все по струнке, муха не пролетит. 

 — Не может быть! Корсет?!

Табаков заливается от хохота вот уже четвертый дубль. И все по поводу корсета, который носит господин министр. С каждым дублем смех раскрашивается всевозможными красками, как-то: повизгивание, похрипывание, обаятельнейшее похрюкивание. 

 — Да это он - ха-ха-ха, ой не могу — ради любовницы делает. Ради жены не стал бы так себя изнурять.

Пауза на съемках. У нее — только любовный характер.

 — Вы меня заинтриговали, Олег Павлович. Так что это была за наследница «Вашингтон пост»?

 — Молоденькая девочка приехала на стажировку в корпункт «Вашингтон пост». И жена тогдашнего посла попросила: «Позаботься о девочке». Девочка как пришла в «Современник», так и забыла свою практику. Такой роман закрутился.

 — Непозволительная связь с иностранной гражданкой для того времени. Не опасались последствий?

 — Меня отслеживали. Когда мы приходили в ее номер в гостиницу «Украина» и я делал так пальцем на ее инструменте, что она привезла с собой (похожем на гусли), тут же раздавался телефонный звонок.
А ей уже надо уезжать: слезы, вопли, ля-ля-тополя. А в 70-м году я приехал в США в составе делегации молодежных организаций. Сижу в театре Алена Шнайдера, настроение кислое, ну я и попросил: мол, можно ли разыскать один телефончик. Шнайдер дал задание кому-то из секретарш. А через 5 минут меня и самого позвали к телефону. «Это ты?» — «Я». — «Я выезжаю». И на маленькой машинке BMW она выезжает из города Детройт в курортное местечко Бруслик-он-Айленд, где мы находились, и с этой минуты начинает снимать номер рядом: где я, там и она. Все это на глазах удивленной братии. В общем, роман двинулся дальше.
И под конец она сказала: «У меня есть 30 миллионов. Это не родительские деньги, это бабушка оставила: сделаем так — половина тебе, половина мне. Я знаю, что ты хочешь сделать студию, театр». Не хотел я делать в Америке никакой театр. И это был второй такой очень серьезный соблазн.

 — Как вы ей отказали?

 — Знаешь? В каком-то смысли я смалодушничал. Я не отказал, я просто уехал. Я не мог ничего говорить, это было бы обманом. А сказать нельзя: когда молоденькая девочка так тебя любит, так хочет, то как скажешь?

 — И вы с тех про не общались?

 — Спустя полгода был странный звонок. Сначала она сказала, что больна чем-то, спрашивала, нет ли у меня какого заболевания. Потом — что ждет ребенка. Но я понимал, что и то и другое — врет: хотела каким-то образом выцарапать меня хоть ненадолго. А потом, спустя несколько лет, прислала мне приглашение на свадьбу.

 — А вы любили ее?

 — А я вообще никогда без любви этого не делал.

 — Да, Олег Павлович, такая мелодрама — молодая миллионерша и бедный русский артист.

 — В то время я был уже не бедным, а состоявшимся человеком 35 лет, привыкшим зарабатывать себе и своей жене, и детям своим. Это я рассказал потому, чтобы ты поняла — это у меня?

 — Но любовь-то сильнее.

 — Любовь сильнее, но все равно без этой земли смысла для меня мало. Я никогда не пожалел об этом. Поступок тем и отличается от вынужденной регламентации, что он решается тобой.

 — А то бы сейчас сидели где-нибудь во Флориде в большой шляпе, с толстой сигарой.

 — Конечно. Мало этого, думаю, целый выводок детей был бы. Кольцо давай.

Это уже не мне, а Жуже, которая привезла массивный перстень, что Олег Павлович забыл в гостинице, жалуется, что у нее с обслугой были проблемы. На что Табаков тут же выдает рецепт:"А ты скажи им: «Пошли в жопу заместо укропу». Жужжа смеется, но ее веснушки темнеют. А насчет «укропу» — надо бы запомнить: неплохая отмазка от бестолковых.

Из павильона выходит господин Сабо. Настроение хорошее, не то что вчера. Говорит, что впервые увидел Табакова в фильме своего друга Митты «Гори, гори, моя звезда», а потом уже у Михалкова в «Неоконченной пьесе для механического пианино». Он уже тогда понял, что хочет с ним работать. И несколько лет тому назад осуществил мечту, пригласив Табакова в фильм «Мнение сторон» (производство Франции, Англии, Германии) на роль русского офицера, отстаивающего культурные интересы СССР. 

 — И когда я задумал делать «Родственников», сразу подумал: «Он - бургомистр. Хорошо бы, чтобы у него нашлось время».

 — Но для венгерского бургомистра у Олега Павловича слишком русское лицо.

 — У него очень человеческое лицо.

А в это самое время — что я вижу — Табаков на улице устраивает небольшой шухер. Этот солидный господин в отутюженном костюме вдруг, как сорванец, забрался на лестницу возле забора. Немая сцена. Куда его понесло? А Табаков на лестнице довольно выпрямился и доложил:
 — Там, значит, шифер, доски. Можно брать.

Вторник. «Мафильм». Студия

На полтора дня прилетела Марина Зудина. Появилась на площадке — стройная, как манекенщица, белые брюки, эффектная желтая рубашка в вишневых цветах. Табаков представляет супругу венграм так:
 — Вот видишь: сначала обучил, потом совратил, потом родила мне парня.

Надо сказать, что Венгрия для этой супружеской пары началась с мучительных страданий. Впрочем, тогда они еще не были супругами, а Олег Павлович числился наставником подающей большие надежды студентки Зудиной, и их роман был в самом разгаре.

 — Представляешь, — смеется Марина, — мы-то думали, что хотя бы в Будапеште будем вместе, а Олега Павловича в общежитии поселили с педагогом по сценической речи. Меня — в комнату на три человека. Ужас! А еще я помню, что нас принимали венгерские комсомольцы. Они устроили нам просмотр «Калигулы». И помню, как одна девочка вскочила и со словами: «Мне на это противно смотреть!» — вылетела из зала.

Появляется Табаков в коричневом костюме и светлом жилете.

 — Олег Павлович, вы помните свой первый фильм? — спрашиваю его.

 — Нам не разрешали сниматься до четвертого курса, хотя уже на первом и на втором меня утверждали в разные картины. Но на четвертом курсе я на каникулах получил телеграмму: «Вы утверждены на роль Саши Комелева» (картина «Тугой узел». — М. Р. ). По тем временам запрещаемая картина: молодой секретарь райкома для того, чтобы утвердить себя, делает «липу». Берет стадо голландских коров в количестве 3 тысяч, и коровы от бескормицы у него начинают дохнуть. Когда снимали кадр падающей от голода коровы, она не то что не могла упасть, а даже как-то удивленно смотрела на нас: хрен вы от меня хотите? И тогда Лев Ароныч Инденбом, работавший вторым режиссером еще у Эйзенштейна, сказал: «Ей надо дать водки». Он нацедил ведро водки, и она пила-пила, потом — му-му-му — и завалилась. Споили животное.

 — Как сохранить трепет первых съемок, когда давит профессиональный цинизм?

 — Ты знаешь, я поднимаюсь на цыпочки и в конечном итоге, если ты простоишь так какое-то время, то в тебя впрыскивается адреналин. Ну, может, это только у меня так. Но нормально, пока цинизма нет. Если ты любишь это — ведь театр занятие по любви, и тебе деньги еще за это платят (заметь, немалые), здесь, совсем другие мотивации. 

Старое кладбище на стороне Буды

Едем на могилу знаменитого писателя и драматурга Эркеня, пьесу которого «Кошки-мышки» сейчас играют в МХТ. Долго ищем могилку. Наконец находим. Табаков кладет цветы. Стоит, опустив голову на грудь.

 — За последние 2 года на Новодевичьем восстановили захоронений тридцать, которые были кучкой земли. И на других кладбищах тоже. Вот исчезло золото сусальное с камня моего учителя Топоркова. Понимаю, что нет денег у его близких, но надо делать. Мы с тобой об этом говорим так долго, знаешь почему? Потому что по сути дела у нас традиции этой нет — смотреть за могилками. А присмотр этот возвращает достоинство театру. Это такая пушкинская формула: «Два чувства дивных близки нам, в них обретает сердце пищу, любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Казалось бы - до тридцати лет им написано. С какого бока ему нужно было об этом задумываться?

А по дороге обратно почему-то вспомнил Саратов и послевоенный цирк лилипутов, где один аттракцион имел сумасшедший успех: лилипут выходил и пел песню про то, как вызывает на бой семи здоровенных мужиков. Табаков распевает: «В серой шляпе и с пером выходите всемером?»

Вторник. Павильон

Сегодня снимают финал, и Табаков практически не выходит из павильона.

 — Я же говорил тебе, что родственники должны жить, но и неродственники должны сводить концы с концами. У нас теперь новый обер-прокурор, и у нас теперь новые будут родственники! И в конце концов, неродственников в городе живет значительно больше, чем родственников. И они тоже должны на что-то жить! (С силой лупит ладонью по столу.)

Обер-прокурор испуганно что-то лепечет в ответ по-венгерски. Финал эмоциональный, с криком, с разборками. И все по поводу родственников.

 — У тебя есть идея, как выкупить свиноферму? Наверное, тем же способом, как ты купил виллу Барантая? Родственники!

Плюхается в кресло. Закрывает глаза. Издает звуки, и, кажется, слышно, как слюна во рту клокочет.

Все это продолжается часов пять. И все пять часов «долбит» одну-две сцены. Какой ужас это кино! Эту же мысль я транслирую ему в машине по дороге с «Мафильма» в центр города.

 — Кино, Мариша, как солдатская служба: хочется спать, а нельзя, холодно, а надо. Самое тяжелое — это самодисциплина.

Среда. Вечер. Улица Ваци. Ресторан «Таверна»

 — Все-таки любопытный фильм эти «Родственники». Ведь весь мир стоит на круговой поруке — родственники, знакомые. Как вы для себя решили эту проблему?

 — Первый круг образования я прошел в первый год, когда стал директором «Современника». Я не позволил не только для себя принести пьесу, но даже для Люси Крыловой. Если говорить про МХАТ, то ситуация примерно такая же. Только с той разницей, что у меня ни с кем отношений в этом театре не было. Я все равно генерал из ведомства Шойгу.

 — Но самое святое на свете — дети, а ваши получили актерское образование. Вы не могли им не помочь. Лично я вас бы не осудила.

 — Антону я категорически не советовал заниматься этим ремеслом. А Саша Табакова, она талантливый человек, погубила свой талант, в том смысле, что не работает по профессии. 

Нет, что и говорить, но есть с ним одно удовольствие. Табаков знает толк в кухне и утверждает, что мы и есть то, что едим. Исходя из его теории, сейчас мы - Олег Павлович с супругой и я - рыбки. Жирненькие такие, в остром красном соусе. Но кровь у Табакова точно не рыбья.

 — Скажите, хотя бы раз в жизни вы позволили кому-нибудь решать свою судьбу?

 — Нет. Если говорить серьезно, я ведь действительно человек, которому везло.

 — Другими словами, вы считаете себя избранным?

 — Нет. Эта логика привела бы меня к комплексам Анатолия Александровича Васильева. Вот такая жизненная установка — я артист и занимаюсь чем-то высоким, а вы все вокруг должны исполнять танец маленьких лебедей — не для меня. Я человек здоровый. Повторяю, я зарабатывал деньги на нормальную, достойную жизнь для женщины — жены моей, детей моих. 
А вот когда ты говоришь избранный-избранный, то ведь жизнь меня достаточно жестко на вшивость испробовала. Если вспомнить, что обо мне говорили и писали (Вознесенский, к примеру: «Вот стоит Табаков — Моцарт поколения?»), то достаточно было искуса, чтобы поверить, поиграть в эту роль. А знаешь, почему никогда не играл? Я характерный актер, довольно много смешного вижу в жизни и ничего с этим поделать не могу. Я представляю, как глупо выглядят люди, которые надуваются, и просто не могу к этому серьезно относиться.

К вечеру венгерские официанты явно потеряли шустрость: пошел за вином и пропал.

 — Знаешь, я выше всего ставлю тех, кто владеет своей профессией.

 — Выше денег?

 — Да-а! Это несравнимые вещи. Светланов, Рихтер, Коган, Плетнев? Деньги, конечно, искушение. Но, как только человек понимает, что на одну жопу трех пар штанов не нацепишь и туда с собой не возьмешь, сразу как-то?

 — В философском смысле вы правы. Но хочется здесь и сейчас, хочется, чтобы комфортно, чтобы вкусно и красиво? А, простите, на что?

 — Друзья мои, когда мне, скажем, надо лететь, предлагают купить самолет? Нет! Потому что глупо. Если бы я летал по работе из Москвы в Саратов, может, я купил бы самолет, но, как выяснилось, очень разорительно содержать его: стоит и жрет много денег.

 — Завидуете ли вы кому-нибудь в своем деле?

 — Нет!

 — И Смоктуновскому с его трагической мощью?

 — Нет. Должен тебе сказать, что во второй половине жизни он открытий не делал. Думаю, именно потому, что сконцентрировался на собственной значимости.

 — А Чарли Чаплину?

 — Он бог. Или уж, во всяком случае, апостол. Как же можно завидовать апостолу? Если бы я про себя так думал, тогда бы у меня на лбу, как у Валтасара, должны были выступить буквы «му-дак». Вот спектакль — это моя любовь.

 — И ваши ученики — тоже любовь. Но они вас постоянно подводят. Не обидно?

 — Я их прощаю, потому что люблю их. Я же их люблю-то для себя. Понимаешь, я мужчина, даже в свои 70 лет не утративший свойств этого пола. И если бы Люся Крылова рожала раз в 2 года, может, я не стал бы преподавать. У отца после войны другая семья была. Вот тогда я несколько мифов себе создал: первый — боль, что у меня нет отца, никогда не позволю себе ребенку своему доставить такую боль. А второй — буду взрослым, настругаю Буратин. 

 — Но ваши Буратины, то есть ученики и молодые режиссеры, не хотят руководить репертуарными театрами. Почему?

 — Я так понимаю: не хотят за что-либо отвечать. Вот такая системная проблема. Понимаю, заставить никого нельзя, но есть решение — это назначать молодых. Поверь, мера счастья, которую испытывает человек при рождении его создания, не сравнима ни с чем. Даже с Нобелевской премией. Если мне еще дано будет несколько лет, то, поверь, и новый театр будет на Гиляровского для подвала (Табакова — М. Р. ), и школа для одаренных российских детей. Даст бог, образумлю Женьку Миронова и отвлеку его от планов сыграть все главные роли мирового репертуара, и тогда он с Мишкой Хомяковым возьмется за школу. Уже большая часть производственных мастерских театра под руководством Табакова построена.
Я ведь в отличие от моих коллег на самом деле думаю, что на мне жизнь не кончается.

 — То есть вы думаете о преемнике?

 — Думаю.

 — Несколько лет назад вы называли фамилию Машкова в этом качестве?

 — Нет, Володя не годится. У него огромный талант, а он транжирит свое жизненное время, не делая театральных работ. Если дарование ты не по назначению используешь — это грех.
Так что вот если весь этот фронт работ выстроить, то мне бы жить и жить, сквозь годы мчась. Во всяком случае, если доживу до того дня, как откроется театр, как начнут зарабатывать деньги мастерские и, главное, заработает школа — о-о-о! что ты!!! Вот это и есть попытка реально влиять на ход жизненных событий. 

Выходим на улицу Ваци. Одна дама с самопальными портретами на мольбертах пристает к Табакову:
 — Сэр, карикатюри, плиз. 

 — Да что вы, мадам, я сам уже давно карикатура.

И вдруг огорошивает:
 — Если бы у меня было много денег, знаешь, что бы я сделал? Я бы выкупил все ордена и медали наши, которые продаются во всем мире.

 — Почему?

 — Ну понимаешь, стыдно этим торговать. Кто-то кровь проливал, кто-то жизнь отдал. Значит, мы потомки хреновые.

Я задумалась. А он бросил деньги женщине, которая играла на маленькой гармошке.

 — В истории моей жизни, как эти ни странно, могу тебе сказать, не жалею ни о чем. Что в общем-то и есть настоящее подтверждение, что все делал правильно.

На следующий день Марина Зудина улетела.

 — Ну уж вы теперь оторветесь, — предположила я.

 — Что ты, я буду целый день валяться. Часок в ванне полежу. И из гостиницы ни на шаг.