Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Натиск этих милых рук

Лариса Давтян, НОВОЕ ВРЕМЯ, 26.04.1998
Если бы нашумевшей премьере спектакля «На всякого мудреца довольно простоты» в Табакерке не предшествовала не менее шумная премьера «Милого друга» в Театре им. Моссовета, то вряд ли с такой наглядностью выявилось бы поразительное братство этих героев Островского и Мопассана. Даром что они были единственными детьми у своих родителей. А представлял ли Мопассан, что у его Жоржа Дюруа в России есть драматургический предтеча, да к тому же тезка — Егор Дмитрич Глумов, которого маменька в манерах того времени величает на французский лад Жоржем. Но в чисто русских традициях она (в исполнении Натальи Кочетовой) становится пособницей своего дитяти в его плутовстве, к примеру, льстивыми байками повышая в глазах дядюшки-барина (Михаил Хомяков) «рейтинг» низкопоклонства своего сына: «Уж никогда, бывало, не забудет у отца или у матери ручку поцеловать; у всех бабушек, у всех тетушек расцелует ручки. Даже, бывало, запрещаешь ему; подумают, что нарочно научили; так потихоньку, чтоб никто не видал, подойдет и поцелует».

Вот и режиссер Андрей Житинкин в «Милом друге», будто взяв на заметку сей пассаж у Островского, уготовил исполнителю своего Жоржа — Александру Домогарову — эффектный вираж с одновременным поцелуем рук сразу у нескольких облагодетельствовавших его дам, словно запустив героя в затягивающие кружение роковой воронки. С не меньшей сноровкой он облобызает и не сподобившуюся от него увильнуть ловкую ладошку патрона (Владимир Стеклов), которому в конце концов придется признать первенство Милого друга по части ловкости рук. А им он нашел более азартный, чем бильбоке (повальное увлечение его компаньонов), объект применения. Точнее — объекты будут меняться согласно преследуемой цели восходящего продвижения по заветной лестнице. И каждая нова «ступенька» будет покоряться, трепетно уступая отлаженному натиску этих милых, подчиняющих себе рук. Но как здесь вновь не подтасовать из Островского: «?если вы видите молодого красавца, бедно одетого, — это больно, этого не должно быть и не будет, никогда не будет! ?Мы этого не допустим, мы, женщины. Мы поднимем на ноги мужей, знакомых, все власти; мы его устроим?» Как же солидарны с этой сердобольной проповедью Мамаевой (Марина Зудина) мопассановские героини: Мадлен Форестье (Нелли Пшенная), Виржинии Вальтер (Маргарита Терехова), Клотильда де Марель (Вера Каншина). Ох и запоздал же умник-Карнеги со своей наукой «Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей» — сразу видно: не нашенских он российско-французских земель, где задолго до него вовсю освоили «Как выходят в люди».

И впрямь, прекрасные пособия для желающих сделать карьеру предлагают оба спектакля. Однако разную цену назначают режиссеры своим героям за их пробивные способности. Финал мопассановского романа, запечатлевающий милого баловня судьбы в льнущей к нему перспективе дальнейших завоеваний, Житинкин домыслил логикой неминуемого возмездия. С неуязвимостью «избранный мира сего», совсем в духе цинично-неоспоримой самооценки Глумова («Я вам нужен, господа. Без такого человека, как я, вам нельзя жить»), Дюруа разразится в честь себя панегириком, который зависнет над ним эпитафией. Брошенный в него (а не ему) букет цветочницы, обездоленной по милости играющих в войны политиков, словно «букет» террористки, мгновенно подкосит этого почти состоявшегося «кандидата в депутаты». Сценический путь Жоржа Дюруа закончится конвульсиями в кровавом освещении под пронизывающий лейтмотив спектакля, которым избрана известная тема Майкла Наймана из гринуэевского фильма «Повар, вор, его жена и ее любовник». Позволю заметить, тема та, похоже, становится классически универсальной. На памяти еще одно более раннее впечатление — под нее умирал пушкинский Моцарт в спектакле Алексея Литвина (минский Малый театр). Что ж, дыханье смерти всех уравнивает.

Кстати, вовсе не ассоциативно, а вполне концептуально Моцарт возникает в спектакле Олега Табакова. Знаменитая Сороковая симфония будет сопровождать хитросплетения здешнего Мудреца — Сергея Безрукова и, подпадая под его коварное обаяние, искажать свое естество на потребу его очередного маневра — от томного танго до бравурного марша, возвращаясь все же в финале к своему оригиналу. И этим естественным звучанием будто и сама развязка истории окрашивается в естественное, чуть ли не в совершенное явление. А в совершенстве владения наукой побеждать герою Безрукова действительно не откажешь. И его Глумов явно скромничает, говоря: «Не все же мне быть милым молодым человеком, пора быть милым мужчиной», — ему впору бы себя окрестить «мелким бесом», да и этот «костюмчик» уже трещит по швам. К слову сказать, костюмы здесь удались на загляденье — художница Светлана Калинина сотворила стильную коллекцию в изысканных палево-кофейных тонах. Житинкин же, предоставив своих французов фантазии Андрея Шарова, обрядил их под стать оперенью экзотических птиц, а скорее — рыбок, заглатывающих крючок Милого друга, недаром же в спектале он вечно мокрый, точно только что из воды. А вода для Мопассана — вдохновительница: «Вода — это женщина. Женщина — это вода. Всю свою жизнь Ги будет сопоставлять воду с женщиной», — скажет о нем его биограф Лану Арман.

Но то - импрессионистский дурман с берегов Сены. В Замоскворечье же своя экзотика — гадалки, знахарки, вещуньи. И сию «конкурирующую» между собой нечисть ловко упорядочил на благо личных свершений бестия-Глумов. Ох и селен же он оказался в своих темных делишках. Однажды на спектакле незадолго до финала даже погас свет во всем театре — доигрывали при свечах. Это уже не моцартовская Сороковая, а «Прощальная» Гайдна. И «Милый бес» вполне законно воцарился в условиях власти тьмы, мистически охватившей сцену и преобразовавшей бытопись Островского в гоголевско-булгаковскую дьяволиаду. Что ж, «в искусстве, как и в жизни, ничего случайного не бывает», — писал наш театральный реформатор, чья героиня разделала под орех «На воде» Мопассана, а по поводу всей этой чертовщины с «Мудрецом» не преминула бы сострить: «Да, это эффект».