Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

«Ну почему Лелик?»

Александр Авдеенко, Экран и сцена, 1.09.2005
Ответ на вопрос, заданный много лет назад, сегодня абсолютно очевиден.

Чествование Олега Табакова в середине августа по случаю его семидесятилетия не то что в один, в несколько дней не вместилось. Дифирамбы пропели все периодические издания, подчеркивая эксклюзивность своих материалов. В соревнование вступили телеканалы, использовав все поздравительные жанры, какие возможны: от коротких сиюминутных интервью до длинных юбилейных фильмов, от специальных передач до трансляции картин и спектаклей с его участием. Он был всюду и всем доступен, никого не обделил вниманием. Словом, получил по полной программе. И поделом — заслужил своей полувековой работой на поприще отечественных экрана и сцены. А то, что в этом бурном поздравительном потоке не оказалось приветствий от «Экрана и сцены», объясняется просто. В августе по графику газета не выходила.

Так что восполняем пробел для будущих историков вопроса. И с объяснимым опозданием присоединяем свой голос к слитному хору поздравителей. К тому же в отечественной истории есть способ продлить торжества. Поэтому, несколько видоизменив слова, с чувством провозгласим: «Дорогой Олег Павлович, вторую неделю поднимаем тост Ваше здоровье!»

Что же касается вопроса, вынесенного в заголовок, то здесь требуется небольшое мемуарное отступление. В свое время на страницах «Экрана и сцены», прощаясь с Олегом Николаевичем Ефремовым, я вспомнил события многолетней давности, когда он принял нелегкое решение уйти из «Современника» во МХАТ оп зову тогда еще крепких, но отчаявшихся его «стариков» и по соизволению министра культуры Фурцевой. Об этом его решении тогда почти никто не знал, даже ближайшие товарищи и друзья. Я был одним из первых, кому он сказал об этом, возможно, проверяя будущую реакцию других. Мы были в хороших товарищеских отношениях с первых дней «Современника». А в то время, о котором идет речь, встречались почти ежедневно. На ЦТ снималась большая передача о нем, я был сценаристом и ведущим. 

Мы отмечали благополучное ее завершение, и тут Ефремов вдруг сказал мне о МХАТе. До окончательного решения еще было очень далеко."А как же «Современник»? — ахнул я. Ефремов объяснил, что видит его в какой-то общей структуре со МХАТом. И деется, что актеры его поймут. Он назвал тогда только две фамилии: «Баня (Е. Евстигнеев. — „ЭС“) поймет и Кваша поймет». Об этом я и рассказал несколько лет назад. Но об одной детали того давнего разговора пишу впервые.

Олег Николаевич тогда спросил меня, а кто, по моему мнению, мог бы взять на себя в его отсутствие функции руководителя. Я и думать не хотел о «Современнике» без Ефремова, без преувеличения был сражен его откровением. Но он все же вынудил меня ответить. «Наверное, Лелик», — сказал я. Он просто взорвался: «Ну почему Лелик?!» — почти прокричал с ему одному свойственной интонацией внезапной атаки на собеседника.

Не знаю, обсуждал ли он еще с кем будущие кандидатуры, но, думаю, имя Лелика, как тогда все называли ныне почтенного юбиляра Олега Павловича Табакова, произносил не я один. Лелик в свои небольшие года ухитрялся выглядеть еще моложе. Раньше многих других получил известность, снявшись в весьма популярных фильмах в главных ролях. Один из основателей «Современника» рассказывал мне, что всегда завидовал организованности Табакова — он успевал не в ущерб театру сниматься в кино, озвучивать мультипликацию, записываться на радио да еще заседал на комсомольских форумах. В родном театре был любимцем зрителей, даже самый маленький эпизод (как в «Третьем желании» в роли маляра или в «Голом короле» в роли дирижера, у которого музыканты объелись виноградом, и он в их животах перебродил в молодое вино) превращал в уморительно смешную сцену. А в больших ролях, как скажем, в «Обыкновенной истории», «Балладе о невеселом кабачке», «Всегда в продаже» оказывал столь зрелое драматическое мастерство, что можно было только подивиться, откуда что берется в таком единении правды, мгновенного перевоплощения, радостного, завораживающего лицедейства.

Конечно, Ефремов ценил и любил его, всегда видя в нем настоящего зрелого актера. Но привыкнув быть бесспорным лидером коллектива, несмотря на самый демократичный собственный совет в театре и принятую в труппе прямоту высказываний, невзирая на личности, не очень-то приветствовал проявление самостоятельности. Не то, чтобы ревновал к чужому успеху, но ему казалось, что все должно было совершаться под его крылом. К примеру, когда мы говорили о Табакове, Ефремов вдруг с обидой сказал, что тот получил какой-то орден, к которому его Ефремов не представлял.

Мы жили с Табаковым по соседству, близ улицы Горького, на углах улицы Фучика, разделенной одной из Ямских улиц. Часто сталкивались на этих углах, особенно зимой, заводя и долго прогревая машины. У Табакова была «Волга», по тем временам круче некуда. Символ, между прочим, не только достатка, но и определенного общественного положения. Простым смертным она в магазине не продавалась. Необходимо было получить персональный наряд. Как-то трепались на разные темы, и я спросил его про орден, к которому его не представлял театр. Ни сном, ни духом о нем не знал и пальца, чтобы его получить, не приложил, — ответил Табаков, объяснив, что это награждение состоялось по линии комсомола, по случаю своего очередного юбилея отметившего группу творческой молодежи. Так все и было на самом деле. Но успех, свалившийся на голову товарища, далеко не всегда разделяют даже самые ближние по жизни люди. Впрочем, как и несчастья. Вдруг у Табакова случился инфаркт. В возрасте, когда инфарктов никаких у человека быть не может. И ни у кого из сверстников пока не было. Однако, кто-то тоже воспринял это по-своему: надо же, даже инфаркт раньше других сумел схлопотать.

Табаков, по определению, баловень успеха. Всегда, во все времена на гребне волны, в центре внимания, всегда победитель: что задумал, то и мгновенно осуществил. Кроме одного эпизода в творческой жизни, но о нем после.

Ефремов ушел, а Табаков стал директором. Кто помнит, обязательно представит себе его, тогдашнего, с потрепанным портфелем в руках. Портфель был его кабинетом, хотя персональный кабинет, по-моему, тоже имелся. Портфель вмещал в себя всю жизнь театра и планы на будущее. Портфель не бухгалтера, а министра. Он директорствовал истово, и это у него получалось. А потом вдруг стал министром без портфеля, расстался и с постом, и с театром, давшим ему известность, славу и все прочее, этому сопутствующее.

В общем-то он повторил путь, которым первым прошел его учитель Олег Ефремов. Из нечего, с нуля он создал свой театр. Как организатор, менеджер, воспитатель, художественный руководитель. «Табакерка» — замечательно свойское образование, и чертики из нее выскакивали по мановению его волшебной палочки. Именно чертики — всем чертям назло. Он нашел, открыл, выпустил в жизнь новое театральное поколение, сегодня определяющее очень многое в нашем искусстве. Именами жонглировать не стоит, они у всех на слуху, как у всех на виду и их носители.

Но на первом этапе успех изменил ему. Студия существовала, спектакли ставились, но легализировать новое детище Табакову не удавалось. Я хорошо помню те времена. В «Неделе», где я тогда работал, мы организовали «круглый стол» на тему «Малая сцена и ее проблемы» с участием известнейших театральных людей — Арбузова, Розова, Товстоногова, а также молодых режиссеров и драматургов. Отчет об этом «круглом столе», где говорилось о необходимости экспериментов, расширении театрального пространства, был подготовлен, но материал снял из номера заместитель главного редактора «Известий», курировавший наше издание. Он сказал: зачем нам эти подвалы и чердаки на 50-100 мест, где мы не можем проконтролировать, что за ересь нам несут с подмостков? Зачем тявкать из подворотни? Зачем дробить наше большое, рассчитанное на массы искусство?

Надеясь спасти материал, я созвонился с заведующим сектором театра в отдел культуры ЦК КПСС и попросил его прочитать текст. Он его внимательно проштудировал и поднял на меня испытующий взгляд. Клянусь, там не было никакой крамолы. К тому же во время нашей беседы в кабинет заглянул его коллега по Отделу (на самом деле это слово в официальных документах писалось с заглавной буквы, а не так, как я его написал выше), и мы с ним тепло поздоровались, будучи в хороших личных отношениях, никак не касающихся служебных обязанностей. Так что я оказался почти что своим в этом кабинете. И чиновник на букву Ш или Щ (не помню точно) спросил: а почему я принес ему этот материал? Я передал суть претензий известинского начальства. Человек с шипящей первой буковой фамилии стал читать текст еще раз, а после долго и туманно начал объяснять, как его переделать, чтобы прояснить суть проблемы. Я понял, что во второй раз в этот кабинет не приду. В ЦК с глазу на глаз ничего не запрещали, но и не разрешали. Выкручивайся сам!

Табаков считает, что запрет на его «Табакерку» исходил от тогдашнего партийного московского начальника Гришина, поскольку они повздорили чуть ли не на пустом месте. Конкретно, может, и так. Но в эпоху стабильности, как называли брежневское время его охранители, больше всего боялись новых, нестандартных ходов, как и слов. Просто слов, полагая, что они могут разрушить хрустальный замок общественного согласия. 

В детище Табакова не было никакой революционности. Да и аллюзий, которых так страшились, тоже не было. Стабильность ведь рождается не постоянностью, а вкусом к переменам. МХАТ в подростковом еще возрасте распался на множество ветвей и студий, давших новый порыв к развитию отечественного театра. Табаков ну нисколечко не выламывался из этого русла. А театр создал вопреки всему, что мешало.

Помню еще один эпизод из строго охраняемой действительности. Это уже было, когда я работал в «Советской культуре». Штатный фельетонист по сигналу с места написал о безобразии в таганрогском драматическом театре. Не назову сейчас спектакль, о каком шла речь, но назову актера — Олег Табаков. Он сыграл в двух провинциальных спектаклях гастрольную главную роль и получил за это приличное вознаграждение. Что и вызвало негодование фельетониста, поскольку цену на билеты дирекция подняла вдвое или втрое. Хотя из текста следовало, что благодаря этой акции аншлаг был полный и театр перевыполнил финансовый план. На редколлегии разгорелась нешуточная дискуссия о принципах социалистической справедливости, но фельетон в результате обсуждения был похерен. А на самом деле в конкретных обстоятельствах прорастала некая новая форма взаимоотношения театра и зрителя. Табаков был ее жертвой, а в какой-то степени и творцом.

На своей собственной, а она всегда ранима, актерской шкуре Олег Табаков испытал все прелести подневольной актерской службы. И сумел, добиваясь не зависимости от начальства и руководящих постулатов, выстроить собственный путь проживания в профессии. Он преподавал за границей, спасибо, что в дни юбилейных торжество наглядно показали в видеозаписи его легкие, ироничные по форме и глубокие по сути способы и манеру работать с учениками. Он ставил спектакли — опять же за кордоном, а в это время наливалась соком собственная труппа. 50-100 зрителей в подвале? А вы попробуйте туда достать билеты!

Лукавство — фирменная фишка Табакова. Говорит одно, а глаза и мимика подразумевают другое. Переход от улыбки и балагурства к жесткой твердости взгляда и чеканной отточенности высказывания мгновенен. В его искренности сомневаться не приходится, хотя, может быть, это просто безупречный аппарат владения профессией. Знаменитый режиссер, поздравляя Табакова в день семидесятилетия, сказал, что у некоторых больших актеров десяток штампов, а у Табакова их немереное количество. Что это — комплимент или взыскательность по гамбургскому счету? У Жана Габена был один штамп — он сам. Не так ли у Табакова? За его плечами действительно невероятное количество превосходных ролей на сцене и в кино, но множество и проходных — в телеспектаклях, которые мы теперь при всем своем желании не увидим, поскольку они умерли вместе с пленкой. И все-таки плохо сыграть он никогда не мог. Не получалось.

Актеры Актерыч по сути своей, но преодолевший зыбкую грань между расхожей популярностью фотооткрытки и ясным осознанием, куда идти дальше.

Слава богу, над гробом Ефремова не делили самого державного в нашей театральной иерархии поста. Скорбели все — кто был с ним на первых порах театрального ренессанса, кто прошел с ним нелегкие годы мхатовской перестройки, кто работал с ним и в те, и в последующие годы. Рано или поздно вопрос о преемнике должен был возникнуть. И он возник. Всплыла, как айсберг, кандидатура Табакова. «Почему Лелик!?» — этот вопрос не вызвал ни у кого недоумения. «Потому что — Лелик!».

Он доказал это своей работой.

То, что он сегодня делает с МХАТом, вызывает отдельный вопрос. Во-первых, это теперь уже не МХАТ, а МХТ. Букву А, обозначающую академическую причастность театра к вершинам культуры, новый художественный руководитель убрал. Единоличным решением. Представляете, что было бы, если бы убрал хоть одну букву из основополагающих аббревиатур совсем недавнего времени? Но здесь пронесло, как будто так и надо.

Он провозгласил своим поступком, что театр теперь открыт всем современным течениям в режиссуре и драматургии. Количество спектаклей на большой и малой сценах зашкаливает за цифру предельного и разумного. Пригласили к постановкам всех, кого возможно. Результат? Постоянные аншлаги. Приличное вспомоществование актерам. Спонсоры, стоящие в очереди, чтобы поддержать труппу. Успех, как и положено ему по линии судьбы. Дотационный прежде театр выходит в лидеры коммерческого успеха.

Один вопрос по существу — тот ли это МХАТ (МХТ), переживший несколько рождений и смертей? На ответ есть время — Табаков, отмеривший себе минимальный срок для вывода театра из кризиса, продлили его на будущее.

Еще одно личное воспоминание. В начале девяностых годов мне раздался звонок от бухгалтера из Фонда Олега Табакова с просьбой назвать банковские реквизиты «Экрана и сцены». Я удивился, для чего это нужно. И получил ответ: Фонд выделил газете 1 миллион рублей. Тогда это были деньги в большом измерении. Я позвонил Табакову, искренне поразился этому решению. Он мне ответил: «Ты не думай, что мы раздает деньги направо и налево. Мы дали их вдове Лакшина, сгоревшему тбилисскому театру и вам, прочитав на ваших страницах, что у вас финансовые проблемы». Сказал без эмоций и излишних объяснений. 

Я отвечаю на вопрос «Ну почему Лелик?!» твердым ответом. Потому что другого такого сегодня нет.

А если от себя лично, то только одно пожелание: будь здоров, Матроскин.