Ностальгия по позапрошлому

Елена Ямпольская, Известия, 1.10.2007
Юбилейный вечер пройдет в Театральном центре на Страстном. До этого, в полдень, на доме N 9 по Тверской улице, где Ефремов жил с 1983 года и где 24 мая 2000-го его не стало, откроют мемориальную доску.

В российском театральном мире не существовало, наверное, фигуры более противоречивой, чем Олег Ефремов. О нем говорили много, и слова эти по преимуществу были правдой, и правда эта зачастую оказывалась горькой. Жизнь свою — в последние годы тяжкую, как гиря, больной Ефремов тянул один. И ответственность, возлагаемую на него со всех сторон, тоже нес в гордом одиночестве. Подобно Борису Годунову, последнему герою, сыгранному им на сцене в Камергерском, он был осуждаем за многие грехи и считался причиной самых разных бедствий. Чеховский МХАТ, который разваливался, спивался и вымирал буквально на глазах у публики, называли достойным детищем Ефремова.

Была ли во всем этом справедливость? Да. Да. Да. Правду надо говорить даже в дни юбилеев. Можно ли упрекать в происходившем только Ефремова? Нет. Ни в коем случае. Вокруг него неплохо жила и сытно кормилась армия соратников, но они прятались в тень, а Ефремов всегда оставался в круге света, под прицелом критических взглядов и критических перьев. Потому что он - по причине внутреннего благородства — прятаться не умел. Просто в голову не приходило.

Мое женское поколение не застало Ефремова — героя-любовника. Но мы слышали, конечно, что в свое время ему без боя сдавались лучшие актрисы, звезды (это для других они блистали алмазными гранями, а для Ефремова были глиной в руках). Причем дамы все настолько разные, что сказать «он предпочитал вот такой типаж», абсолютно невозможно. Трудно поверить, что один человек способен поочередно влюбиться в Лилию Толмачеву, Анастасию Вертинскую, Аллу Покровскую, Нину Дорошину, Лену Майорову и тэ дэ. Надо быть Ефремовым, чтобы видеть внутренним оком и улавливать общее там, где нормальные люди не находят ни капли сходства.

Спасибо, что есть на свете кинематограф, — ведь мое поколение театральных зрителей не застало большого актера Ефремова. До сих пор с неловкостью вспоминаю, как он выходил в роли Годунова, которого играть ему не следовало, который достался ему вынужденно — и постановки бы вполне хватило. Как подхватывал полы золотого одеяния, показывая высохшие тонкие ноги. А сцену смерти проводил настолько натуралистично — партнеры холодели от ужаса: не дай Бог, действительно того…

Мое поколение театроведов — последнее и достаточно зловредное в жизни Ефремова, как я теперь понимаю, — знало, что спектакли, поставленные Олегом Николаевичем, не все, но многие, когда-то сотрясали театральную Москву. Круги от этих потрясений расходились по стране, и люди, попадавшие в столицу, мечтали не только прошерстить магазины, но еще и попасть в «Современник». Или — после 1970 года — во МХАТ. Однако нас мало трогали три довольно великовозрастные сестры и тот же «Годунов», а последнее режиссерское фиаско Ефремов, увы, потерпел после смерти — когда из уважения к его памяти решили довести до премьеры незаконченного «Сирано де Бержерака». На «доводчиков» грех свалить не удалось — не они занимались распределением, не они назначили Виктора Гвоздицкого и Полину Медведеву на роли яростного гасконца и красавицы Роксаны. Спектакль с треском провалился и вскоре был снят — именно из уважения к памяти бывшего худрука.

Сегодня, когда нет на свете не только Ефремова, но и Гвоздицкого, мы начинаем понимать, что актеров — как и женщин — Ефремов оценивал особым взглядом. Публике казалось: не годится категорически. А он умел в тихом интеллигенте найти родство с бродягой и бретером. Потому что оба шли поперек течения. 

Сирано был одним из любимейших героев Ефремова. Фактически его «родственником». И по упорной поперечности существования. И по огню в крови. Рассказывают, как на гастролях в Ташкенте Ефремов по гостиничной стене лез в номер Вертинской, декламируя при этом монолог де Бержерака. Какой? Вот этот, наверное: «Что я тебе скажу? Все то… все то… все то, / Чем озарен мой ум, чем сердце залито!.. / Я все в тебе люблю! Я счастлив, вспоминая / Твой всякий жест пустой и каждую из фраз! / Я помню, год назад, двенадцатого мая, / Переменила ты прическу первый раз…»

Таким же - внешне инородным, но внутренне близким — приходился Ефремову царь Борис. На 100-летии Художественного театра, в октябре 1998-го, Олег Николаевич стоял на сцене в шапке Мономаха. И мог сказать залу: «Уж тридцать лет я царствую во МХАТе, но счастья нет…».

Олег Ефремов, слегка запутавшийся в женщинах и детях, Олег Ефремов, страдавший самым распространенным недугом русского мужика, тот, кто создал «Современник» и оставил его (почему бы прямо не сказать «бросил»?), принял главную имперскую труппу, а спустя 17 лет поделил ее с Татьяной Дорониной… Многие видят в Ефремове созидателя, Творца, но многие ведь — Герострата. И все-таки, если вдуматься, ни сусальная слава, ни скандальная слава Ефремовым в полной мере не заслужены. Строило, разрушало, возрождало Время, а он был среди избранных в помощники. Среди тех, кого сначала превозносили, потом проклинали, а они просто делали свое дело — помогали Времени. Как Михаил Горбачев, верность которому Ефремов хранил до собственного конца, то есть ненормально долго.

Ефремов, подобно Горбачеву, символизирует даже не вчерашний, а позавчерашний день. В этом нет ничего обидного. Напротив, ностальгия по позапрошлому равняется ностальгии по последним романтическим временам — в истории России вообще и российского театра в частности.

Наше поколение было современниками Ефремова недолго. Каким он остался в нашей памяти? …Лето 1995 года. Саратов. МХАТ, гастролирующий вниз по Волге, живет на теплоходе. Жизнь эта полнится очаровательными подробностями, вообще-то мало предназначенными для взглядов юной журналистки. Средь бела дня жена народного артиста застает мужа с девочкой-гримершей и лупит его в коридоре чем ни попадя… Молодежь рано утром садится за карты и встает только к спектаклю. А художественного руководителя («куроводителя» — шутили тогдашние мхатовцы) на всякий случай запирают в каюте — чтобы не пришлось отменять «Бориса Годунова». Было? Было. Зачем вспоминать? Да затем, что и это тоже — Ефремов.

… Одна из немногих для меня встреч с Олегом Николаевичем — в его мхатовском кабинете. Поразительное ощущение простоты, теплоты, какой-то отеческой нежности. «А что, — сказал тогда Ефремов, — надо бы объединить вокруг Художественного театра молодую театральную критику. Создать что-то вроде клуба. Собирались бы здесь, пили чай, обсуждали спектакли… Возьметесь организовать?».

Молодую критику, которая постепенно перестала быть молодой, объединил вокруг МХАТа следующий худрук — Олег Табаков. А еще привел театр в порядок — в материальном и моральном отношении. Пресек пьянку. Наладил активную жизнь. Изъял из названия слово «академический». Да мало ли… Ефремов и Табаков — сложная пара. Их пытались столкнуть лбами при жизни Ефремова и возвели чуть ли не в статус антагонистов после его смерти. А никакого антагонизма, насколько я понимаю, не было. Были трагедия одного и достойно подставленное плечо другого.

…Наконец, я помню душное лето 1999-го. Подмосковное Мелихово. В чеховских интерьерах записывают «Мою жизнь» — читает Олег Ефремов. Несколько дней подряд, по 12 часов в сутки. Распахнутые в сад окна свежести не добавляют, лишь немножко рассеивают жар софитов.

Двадцать метров — от крыльца до крыльца — Олег Николаевич мог преодолеть только в автомобиле. Жил он в то время в обнимку с кислородной подушкой. Практически ничего не ел, доводя до отчаяния директора музея-заповедника Юрия Бычкова. Однако съемочный день проводил при полном параде — в пиджаке, в строгих туфлях. После получасового примерно настроя оживал взгляд, голос укреплялся на бархатистых низах, откуда-то появлялась улыбка. Сквозь прозрачное, бессильное, почти не имевшее веса тело светилась чеховская душа…

К концу сезона 1999/2000 врачи пообещали Ефремову еще полгода жизни. Он - настоящий мужик — не просто не был парализован этой информацией, но радовался, что успеет закончить «Сирано». Не успел. Финал, грянувший 24 мая 2000 года, был предсказуем, однако вызвал искренние слезы у очень разных людей.

Выстоял без Олега Ефремова «Современник». Процветает в его отсутствие МХТ. Не опустела без Ефремова театральная земля — на земле не протолкнуться. И все-таки в сердцах наших его — со всеми ошибками и слабостями — никому не потеснить. А он все летит, и ему дарят звезды свою нежность…
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000