Контрольный выстрел

Мария Седых, Итоги, 3.03.2008
Конечно, выбор Виктором Рыжаковым для постановки повести Бориса Лавренева «Сорок первый» не может не удивить. Пожалуй, даже озадачивает. Он, видно, вопросы предвидел и поместил в программке обращение к публике: «Еще раз про любовь», Или как услышать время". Время имеется в виду наше, сегодняшнее, а не то, когда происходит действие, — Гражданская война. По уверению Рыжакова, тот «великий реалистический театр, в котором так убедительно играли „про любовь“, вызывая духовное сопереживание, сострадание всего зрительного зала, уже умер». Мол, любовь есть, а театра для нее нет. Добавив к лавреневскому названию мартыновское Opus Posth. (посмертное сочинение), режиссер заверяет, что отправляет нас в пространство нового времени, «другого театра», а может, и всего жизнеустройства. «Ну вот! Мы начинаем!» — провозглашает он. Что может быть коварнее традиционных восклицательных знаков в конце манифеста? Только сам манифест.

Нет, словами постановщик известных пьес Ивана Вырыпаева — «Кислород», «Бытие N 2», «Июль» — лично мне ничего не прояснил, боюсь, и публику только запутал. Зато сам спектакль, порой излишне надрывный, в иные минуты увлекал свежестью прочтения, гибкими поворотами любовной темы. К тому же отвечал на мои собственные «почему», вполне возможно, Рыжакова вовсе и не интересовавшие. 

Главное «потому» заключается в датах: 1924, 1927 и 1956 — годы написания и осуществления двух знаменитых киноверсий Протазановым и Чухраем. Это даты двух советских «оттепелей» (нэп, собственно, первой и был). История красногвардейки Марютки и белогвардейца Говорухи-Отрока своей человечностью противостояла идеологическим догмам, сближая скромную повесть Лавренева, ну, например, с «Днями Турбиных». На первый взгляд трудно признать в нем будущего автора «Разлома», а на второй — легко найти параллели с аналогичными писательскими судьбами. Расплата последовала одна на всех — потеря таланта.

Если представить себе студента юридического факультета Московского университета, воевавшего в рядах царской армии, дебютировавшего в альманахе символистов и перешедшего на сторону красных, то можно предположить, что автобиографические черты есть в обоих героях повести. А значит, сорок первой жертвой снайперши Марютки стал он сам, в каком-то смысле совершив самоубийство. Мне кажется, этот мотив звучит в финале у актеров Яны Сексте и Максима Матвеева.

Но гораздо ярче звучит мотив первой для обоих любви. И вовсе не той, что сводит мужчину и женщину на необитаемом острове, инстинктивно бросая в объятия друг друга. Водоворот истории не только разлучает, но и сводит тех, кто при других обстоятельствах никогда бы не узнал друг друга. В этом взаимном «удивлении» голых людей на голом острове, в мгновенном открытии каждым самого себя действительно есть упоительно пронзительное чувство свободы. Яна Сексте передает его с неудержимым отчаянием и отвагой. Поверим, что именно так театр слышит наше время.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Аудиозапись спектакля «Возможная встреча». Вступительное слово Марины Багдасарян, Театр FM, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000