Артист и его двойникИрина Алпатова, Культура, 19.09.2002 У них одно имя на двоих — Виктор Гвоздицкий. Впрочем, первый, меняя маски и обличья, зовется всегда по-разному. Может представиться как Сирано де Бержерак или барон Тузенбах, Арбенин или Подколесин, Казанова или Дон Жуан. При этом полные тезки — абсолютно разные существа. Артист лишен всяческих комплексов, смел, раскован и открыт. Двойник не слишком общителен, застегнут на все пуговицы и демонстративно держит дистанцию со всеми, не вхожими в его личный «круг». Вещь в себе, человек в футляре… Во время гастрольной поездки чеховского МХАТа в Нью-Йорк в 1998 году мы жили в одном отеле и как на грех каждый день встречались в лифте. Безукоризненно вежливое «Здравствуйте» и неосознанно-демонстративный шаг в сторону. В маленьком пространстве лифта тут же возникала строгая пограничная линия, переступить которую можно было и не пытаться. А потому журналисты обожают Гвоздицкого-артиста и не часто стремятся к личным контактам с двойником. Всем известно, что интервью он не дает никому и никогда, исключения крайне редки. Да и не такой уж он лакомый кусочек для пишущей братии — на тусовках не замечен, поводов для сплетен и слухов не дает, скандалов избегает, по телевидению не мелькает, серьезных киноработ — единицы. И о чем с таким отшельником говорить? Впрочем, если у него и возникает потребность высказаться, то он реализует ее самостоятельно — в статьях и эссе. Причем, естественно, говорит не о себе, любимом, но о других — учителях и коллегах, вероятно, любимых гораздо больше. Артист Гвоздицкий — из когорты бродячих комедиантов, но с великой тоской о собственном доме. До сих пор, правда, все его дома имели статус временного пристанища. И было их достаточно: Рижский ТЮЗ, Ленинградский театр комедии, Большой Драматический театр, Московский «Эрмитаж», последние семь лет — МХАТ имени Чехова. Но даже и в этом случае замкнутому пребыванию в четырех, пусть и прочных, стенах он предпочитал хождение в гости — другие театры или свободные проекты. Искал, пробовал, беспокоился. Что провоцировало эти метания? Лучше Петра Фоменко не скажешь, а мэтр режиссерского цеха заметил: «Испепеляющая тоска по совершенству». Оно, как известно, недостижимо — отсюда и тоска. Везде он вроде бы ко двору, потому что стоит Гвоздицкому появиться в труппе, как его тут же начинают занимать практически в каждом новом спектакле и называть «ведущим артистом». Казалось бы, живи, играй и радуйся. Но проходит какое-то время, и Гвоздицкий вновь начинает с тоской оглядываться по сторонам. Парадоксально, но «ведущий артист» вряд ли когда-нибудь ощущал себя безоговорочно «своим» в любом коллективе. Быть может, только когда-то давно, в Театре комедии — прежнем, где еще царил дух Николая Акимова, где работал Петр Фоменко. Но вместе с человеческими уходами — из жизни или из этих стен — меняется и атмосфера. Там, где некогда было уютно и тепло, теперь гуляют сквозняки. И еще. Театральный менталитет предполагает активное участие в закулисной жизни и непременную дружбу с кем-то против кого-то. Человеческому двойнику артиста это, безусловно, чуждо, а потому и запросто может привести к тому, что тебя объявят чужаком и чудаком. Будь ты галантен, как наследник престола, и деликатен, как английский лорд. Эта врожденная деликатность Гвоздицкого-двойника странным образом ему и помогает, и мешает. Иные режиссеры, правда, подчас упрекают его в излишней творческой въедливости, привычке поначалу отрицать или оспаривать режиссерский замысел. Но громких скандалов, как правило, не возникает. И если Гвоздицкий остается в спектакле, то либо идет на компромисс, либо просто берет себя в руки и с точностью до миллиметра этот самый замысел воплощает. И никогда не позволяет себе играть лучше или не совсем так, как предписано постановщиком, не разрушает хлипкой порой конструкции ради собственных выигрышных моментов. Качество, между прочим, редкое. А профессиональный зритель со стажем, знающий, на что способен актер, в состоянии одновременно оценить два спектакля — реальный и воображаемый. Попутно вздохнув: ах, как бы сыграл здесь артист, будь на то его воля! Поневоле возникает ассоциация с марионеткой. Правда, смысл этого слова в театральном контексте ощутимо меняется. Не зря же корифеи сценического ренессанса рубежа ХIХ — ХХ веков, по сути, рифмовали «сверхмарионетку» с понятием «идеальный актер». Гвоздицкий — из их числа. Поэтому важно, чтобы повезло с «кукловодом». В жизни Виктора Гвоздицкого были Кама Гинкас и Генриетта Яновская, Олег Ефремов и Михаил Левитин, Валерий Фокин и другие профессионалы высочайшего класса. Но ведь и не только они. Актерская несвобода — вещь серьезная, особенно если безоговорочно ее принять. А ведь творения Гвоздицкого — существа одушевленные. И эта одушевленность должна проявиться, не перехлестывая через означенные рамки. Хорошо, если замыслы совпадают. Еще лучше, если спектакль изначально делается «на Гвоздицкого». Его герои — почти всегда комедианты, даже если они весьма серьезны или трагичны. Они — порождение игры, которая возникает только на подмостках, дети этого замкнутого мирка. У них все не как у людей, имеется в виду — людей среднестатистически-нормальных. Другая походка, иные интонации, подчас вызывающие и нелогичные поступки. Впрочем, сам Гвоздицкий категорически открещивается от красивого словечка «инфернальный», которым его героев частенько награждают. Инфернальность предполагает неизбежный надрыв и декадентский излом. А их-то как раз и нет. Вернее сказать, они таковыми не ощущаются, потому что измерение другое. Гвоздицкий всегда естественен, подобно пресловутой кошке на сцене. Уныло-подробное копирование «быта» — не его удел. А потому вне сцены его персонажи-фантомы немыслимы. По странному стечению обстоятельств жизнь большинства из них на сцене и заканчивается. Они умирают, исчезают, прячутся, сходят с ума. Взмывает под колосники гоголевский Подколесин, скрывается в безумии Арбенин, цветаевский Казанова отходит вместе с минувшим веком, с облегчением ждет смерти стриндберговский Эрик ХIV, гибнет Сирано, дуэль ждет Тузенбаха, и даже черт-победитель Порфирий Петрович из гинкасовского спектакля"Играем «Преступление» именует себя «поконченным человеком». Закономерный финал фантомов, способных, однако, ежевечерне возрождаться и вновь уходить в никуда. Они эгоцентричны и самодостаточны — быть может, в этом что-то от двойника. Однако партнерский эгоизм у актера Гвоздицкого отсутствует напрочь. Просто все его создания видят мир и себя в нем с несколько иной точки зрения, отличной от мнения окружающих. Совместное существование тяготит, разделенная любовь проблематична. Если что-то и требуется доказать, то лишь самому себе в ущерб житейскому благополучию. Его Арбенин как бы двоится на сущность и видимость. Он живет в своих язвительных ледяных монологах, за карточным столом, в нервических мстительных порывах — и словно впадает в некую летаргию, когда надо бы искренне объясниться в любви, простить, пожалеть. Гвоздицкий — Казанова играет молодость своего героя, не снимая «маски», без особого чувства исполняет вариации на темы бесконечных амуров. Но любопытный парадокс. В финале состарившийся и одинокий Казанова, утратив любовь, кажется, расстается и с личиной. Жизнь уходящая делает героя свободным, вдыхает нежность, ласку, покой. Его Сирано уготовано испытание посильнее — невозможность любви к реальной женщине, будь то Роксана или кто-другой, потому что его единственная возлюбленная — сама Поэзия. Все остальное — «только декорация». Одиночество приобретает звучание символа. Артист, способный смело нарушать традиции, не раз объявлял себя сторонником театра традиционного. Не по форме, по сути — стабильного репертуарного театра. И все же мотив уходящего времени и нерастраченных сил к исходу пятого десятка человеческой жизни тревожит все сильней. Гвоздицкий бросается в рискованные авантюры. Арто в спектакле Валерия Фокина «Арто и его двойник» и Феличе в «Подсолнухах» Бориса Юхананова — победа и провал. Но не тягостное ничегонеделание. Хотя, вероятно, сам артист способен выставить иные оценки этим неоднозначным творениям. Другое интересно. Священная и неприкасаемая линия рампы вдруг совершенно испарилась. Чужая далекая публика заполнила игровое пространство — кофе, напитки, сигареты, все разрешено. Гвоздицкий — Арто задевает зрителей плечом, шепчет что-то на ухо, подмигивает случайно оказавшемуся рядом. Отвернуться некуда, скрыться негде — вот она, публичность профессии, в буквальном смысле слова. Здесь он справляется. В «Подсолнухах» же, где тесного физического контакта нет, Гвоздицкий — Феличе, кажется, просто выходит из себя. И грань между артистом и двойником наконец-то стирается. От беды и на удачу. В зал летят едкие, ехидные и безумно горькие реплики вдогонку демонстративно-массовому исходу публики с невнятного и скучного спектакля. И вот ведь незадача, только эта почти беспомощная попытка высказаться помимо действия, хотя и по тексту, только она и цепляет, остается в памяти. В нынешнем чеховском МХАТе Виктор Гвоздицкий, кажется, слегка утратил лидерство среди своего или близкого поколения. Появились другие артисты, куда более узнаваемые и популярные у «массового зрителя». Попроще. И многое будет делаться «на них». Хотя Гвоздицкий по-прежнему в деле — реальном и перспективном. И все же без него этот театр сегодня представить трудно. Честно говоря, и не хочется. Хорошо бы еще, чтобы желания совпадали с возможностями. На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000 Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000 Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000 Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000 Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000 Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000 Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000 Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000 Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000 Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000 Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000 Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000 Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000 |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
