Что сказал покойник

Олег Зинцов, Ведомости, 28.02.2003
МХАТ им. Чехова выпустил безоговорочно интеллигентный спектакль «Копенгаген». Сидеть на нем надо тихо, слушать внимательно, не чихать, не хихикать: серьезная вещь.

Олег Табаков в роли нобелевского лауреата Нильса Бора задумчиво курит трубку и сообщает много интересных подробностей о камере Вильсона, уране-235, уране-238, «принципе дополнительности» и прочих важных законах и явлениях квантовой физики. Борис Плотников в роли нобелевского лауреата Вернера Гейзенберга увлеченно добавляет важнейшие для пьесы сведения о «принципе неопределенности». Ольга Барнет в роли жены Бора Маргрет произносит текст, больше всего похожий на ремарки. Действие — если можно так назвать вязнущий в тоннах многозначительных диалогов сюжет — происходит на том свете.

Вероятно, «Копенгаген» Майкла Фрейна — очень важная европейская драма. В 1998 г. она была названа лучшей британской пьесой года, в 1999 г. получила Мольеровскую премию в Париже, в 2000 г. — премию Tony в Нью-Йорке. Сюжет: два нобелевских лауреата — Нильс Бор и Вернер Гейзенберг обсуждают подробности своей встречи в 1941 г. Встреча длилась минут пять, что сказал Гейзенберг Бору и что ответил Бор Гейзенбергу, в точности неизвестно, но, по версии Фрейна, это одно из центральных событий ХХ в. Дело в том, что Гейзенберг, бывший ученик Бора, возглавлял группу ученых, работавших в Германии над созданием атомного оружия, а Бор в конце войны консультировал «Манхэттенский проект», результатом которого стала бомба, сброшенная в 1945 г. на Нагасаки.

Нетрудно догадаться, какой немалый груз этических проблем поднимает эта почти детективная интрига и насколько кстати в ней «принцип неопределенности», который считается главным открытием Гейзенберга, а пьесе Фрейна придает философский оттенок; применить его к истории ох как заманчиво, к человеческим отношениям великих — тоже любопытно.

Английский драматург трижды конструирует разные версии встречи. То ли Гейзенберг приезжал, потому что ему по старой дружбе был нужен совет учителя (хотя Бор, живший в оккупированной немцами Дании, никак не мог сочувствовать научным проектам Третьего рейха). А может, Гейзенберг пытался узнать у Бора, как далеко зашли в своих изысканиях американцы? Возможно также, что речь шла о моральном аспекте проблемы или даже о том, чтобы заключить нечто вроде пакта: вы тормозите свою работу, мы - свою и никаких бомб.

Но Фрейну больше всего нравится вариант, согласно которому Гейзенберг сам не знал, зачем приехал к учителю, а разговор, быть может, не состоялся вообще: если невозможно точно определить траекторию движения электрона, как мы можем утверждать что-то определенное о поступках других людей и даже своих собственных? Увлекательная тема? Пожалуй что да.

Увы, сочинение Фрейна больше похоже не на пьесу, а на лекцию — слушая ее, невольно представляешь актеров, заучивающих этот текст со слезами на глазах: труд Олега Табакова, Бориса Плотникова и Ольги Барнет заслуживает глубокого уважения. Кажется, «Копенгаген» вообще требует от актера какой-то невероятной самоотдачи: играть в нем практически нечего, зато ума — палата, по крайней мере на первый взгляд. По-моему, все эти рассуждения без ущерба для смысла можно сократить раза в два, а то и больше, но Майкл Фрейн, говорят, дорожит каждой буквой и делать купюры не дает. Жаль.

Предполагалось, что спектакль во МХАТе будет ставить Темур Чхеидзе, но что-то не сложилось, и Олег Табаков предложил постановку ученику Петра Фоменко Миндаугасу Карбаускису, который уже выпустил в Театре-студии п/р Табакова «Долгий рождественский обед» Уайлдера и «Лицедея» Бернхарда, а на малой сцене МХАТа — «Старосветских помещиков» Гоголя; по общему мнению, удачно.

Режиссура «Копенгагена» предельно аккуратна и спокойна: ничего лишнего, никаких вольностей, физика безо всякой лирики — неброско, но добротно, хочется сказать, по-европейски. Над пустой сценой висит несколько черных электронных табло, на которых высвечиваются то имена знаменитых физиков-ядерщиков, то названия мест, о которых идет речь (Копенгаген, сад такой-то и т. д.), то отдельные реплики или ремарки (художник спектакля — Александр Боровский).

Почти так же лаконична актерская игра. Если учесть, что первым делом персонажи сообщают публике о том, что давно умерли, эта сдержанность эмоций оправдана: чего уж, в самом деле, суетиться, когда вечность впереди. Впрочем, проблему изображения вечности на сцене везде решают по-разному и, например, в одном немецком театре целый акт «Копенгагена» актеры играли голыми. Но, разумеется, во МХАТе покойные нобелевские лауреаты ведут себя значительно скромнее.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Аудиозапись спектакля «Возможная встреча». Вступительное слово Марины Багдасарян, Театр FM, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000