Братская могила

Антон Красовский, Независимая газета, 2.10.2001
Месяц назад, предвещая новый театральный сезон, я имел неосторожность публично высказаться по поводу некоторых грядущих премьер. Прошу прощения у тех, кого обидел. Искренне прошу, без издевательств. Многое было написано развязно, наверное, даже злобно, местами некрасиво. Ну да ладно, речь о другом. Помимо прочего в этой статье спектакль МХАТа имени Чехова «Ю» был назван клоном. Переделкой самого себя, былого и симпатичного. Спустя две недели другая крупная газета взяла этот термин, что называется, на карандаш и тиснула на полполосы заметку под названием «Атака клонов». В этом очерке весело и талантливо говорилось, что Олег Табаков — замечательный артист и великий руководитель — не очень доверяет свежим и качественным продуктам, предпочитая несвежие и отчего-то не очень качественные. Разразился скандал, виновных ищут, наверное, даже найдут и покарают. Только вот проблема никуда не денется — во МХАТе ныне предпочитают ставить не новые спектакли, а переносить проверенные временем и обкатанные на других менее респектабельных площадках. То есть зрителю по цене от 150 до 600 рублей заведомо предлагается товар второй, а то и третьей свежести. Какой уж тут Булгаков со своей осетриной! Ну а если кого-то смущает глагол «клонировать» — ради бога! Будет — «трансплантировать». Так лучше?

В субботу МХАТ показал третью в сентябре премьеру. И в третий раз — на сцене в Камергерском переулке оказался спектакль, бывший в употреблении. Темур Нодарович Чхеидзе — народный артист России и Грузии — поставил здесь «Антигону» Жана Ануя. Сначала он сделал это в Тбилиси, затем в Петербургском БДТ, и вот — в конце пути — в Художественном театре. Странная, согласитесь, страсть к одной пьесе. Патологическая даже, особенно если учесть, что литература — эта «Антигона» — никудышная. Незамысловатая, плаксивая переделка античной трагедии. Унылая попытка перенести гулкий миф в квартал Маре, напичканный жандармами и радостным плебсом. Но не будем об искусстве, тут оно не важно. Поговорим об идее. Об идеологии.

Ануй написал «Антигону» в 1943-м, когда в Париже злобствовало гестапо и веселый лай концлагерных овчарок разносился по всей Европе. Театральная программка любезно напоминает, что Андре Моруа считал, будто бы капризный бунт Антигоны против дяди чем-то напоминает сопротивление плененной Франции фашизму. Мерси боку программке и Моруа. Ведь именно это слово и хочется кричать, когда сидишь на пластмассовых стульчиках под трещащими прожекторами. Под этими старыми сводами, родными и далекими, как теплое античное небо.

Фашизм — вот о чем этот спектакль. Фашизм — то, что так отчетливо культивируется в голове здорового зрителя. Фашизм — слышите вы? — фашизм — то, что хочется прославлять, уходя из театра. Фашизм — такой правильный и добрый, с большими голубыми глазами и сильным грузинским акцентом — саусэм не скуэрный красно-коричневый пес, а приятный имеретинский старец Отар Мегвинетухуцеси. Фашизм — толстый Семчев — где был — пиво пил — с наручниками и туповатой ухмылкой. Фашизм — молчаливое страдание матери, уткнувшейся в петли вязания. Фашизм — испуганные жесты Исмены, фашизм, фашизм… Он во всем тут, кроме Антигоны — наглой глупой девчонки, не верящей никому и ничему, обоняющей только запах преданий, зовущий похоронить брата. Но за это ей положена смерть. Креон (читай — фашизм) дает ей шанс спастись, она отвергает его — по наивности, ради детских причуд, ради памяти предков. Креон умоляет ее, но она неприступна. Она глупа и некрасива. Только афиняне могли быть за нее. Нормальный современный человек всегда будет на стороне Креона. Всегда. И дело не в качестве пьесы или спектакля.

Мы любим упорных, требовательных к себе правителей. Властелинов, выдумывающих хитросплетения интриг ради процветания своих народов. Нам милы войны, мстительные, беспощадные кровопролития под святыми знаменами. Убить мерзавца для нас — вопрос чести, унизить чужого — принцип бытия. Мы с удовольствием творим себе кумиров, пусть никчемных, сутулых и бестелесных. Нам они нужны, чтоб водрузить их образы на стяг и обрушить его древко на голову врага. Мы — крохотные булавочные творения, нуждающиеся в теплых искренних глазах, медленных жестах и гортанном «братья и сестры«. Мы — фашисты. Все. Но зачем, зачем нам об этом ласково напоминать? Для чего в тот момент, когда так трудно удержаться от правого гнева, благословлять и показывать повести о настоящих человеках. О сверхчеловеках, идущих на совет, едва похоронив сына и дочь. Не время и не место сейчас — больно много крови на руках чистых правителей. Больно много.

Не надо было ставить этот спектакль во МХАТе. Слишком уж близко к дворцам. Кажется даже, будто сделано это специально, чтобы угодить каким-нибудь властям, проявляющим необходимую жесткость и соблюдающим закон. Чудится, что Табакову очень важна их реакция, мол, смотрите, я тоже с вами — с настоящими людьми. С царями.

И если это так, то есть в этом какая-то византийская мудрость и каверзность: вроде бы Креон — тут по тексту — негодяй, да и ставил какой-то грузин, и вообще — я в восьмом ряду, меня узнайте, мой маэстро. Хитро. Слава богу, не эффективно, потому как спектакль не выдающийся.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000