Концерт для половицы с оркестром

Ольга Фукс, Вечерняя Москва, 10.03.2004
«Мещане» появляются во МХАТе с регулярностью приблизительно раз в полвека — в 1902-м, в Художественном «первого призыва», в послевоенном 49-м и, наконец, сегодня. «Эта пьеса — как дорогая шуба, которую нужно иногда доставать из гардероба и надевать в свет», — сказал накануне премьеры режиссер Кирилл Серебренников.

Тридцатитрехлетний режиссер-самоучка, на счету которого уже более тридцати спектаклей (в том числе — с Мариной Нееловой, Олегом Меньшиковым, теперь вот — с Андреем Мягковым, а на очереди — с Константином Райкиным), он и впрямь обошелся с «Мещанами», как с дорогой шубой. Чуть подновил крой, поменял аксессуары, но, как говорится, в авангардные лоскуты не порезал. Ибо очень хорошо чувствует, в какой монастырь с каким уставом можно ходить. Даже пресловутые стулья расставлены у него почти с «тошнотворной правильностью», как в ремарке.

Рушится семья. Такая, чьи устои складывались веками, — мещанская. Дети, выказывая лишь внешнее почтение, стремятся вырваться из-под влияния отца (аж подметки в буквальном смысле загораются). Отец, не в силах смириться с потерей своего влияния, готов задушить детей в своих объятиях. Мать изо всех сил старается примирить непримиримых. Семья рушится в присутствии и при деятельном участии «нахлебников» всех видов и мастей — пьющих, свободолюбивых, веселых, мрачных, откровенных до той степени, когда откровенность превращается в унижение? Кирилл Серебренников отдал Богу — Богово, а кесарю — кесарево. Законных представителей психологического театра оставил на их территории. Андрей Мягков блестяще играет тиранию занудства — тяжелого, душного, беспросветного. Растеряв почти всю семью, он и в финале будет бубнить что-то про пиленый сахар полумертвым жене и дочери. Но постепенно выходит на тот уровень, когда его Бессеменова, который валится под ноги сыну, пытающемуся вырваться из домашнего плена, жалко до слез. Дмитрий Назаров роскошен в роли доморощенного мизантропа Тетерева — он, как космическая черная дыра, поглощает все вокруг, притягивая все внимание к себе. Но если эти две работы все-таки остаются в границах актерской игры, то образ, созданный Аллой Покровской (мать семейства — Акулина Ивановна) — это уже, кажется, и не игра даже, а твоя растревоженная память, в которой все это есть. Эта непримиримая — насмерть — ссора, пожар которой мать пытается затушить чуть ли не собственной кровью, из последних сил стараясь сохранить живым свой обреченный дом. Как она кидается, точно на амбразуру, между отцом и детьми (пусть забьют насмерть, зато не так сильно ударят друг друга), как вскрикивает, когда циник Тетерев с геркулесовой силой хватается за ее белую скатерть, как трепещет перед мужем, прикрывая детей, отчего ее ложь во благо становится еще прозрачнее. Ее героиню уже не жалко, за нее просто больно. А в целом в «Мещанах» удалось создать ансамбль, гармоничный именно в своей разновозрастности и разновеликости.

Мир серебренниковских «Мещан» четко делится на реальный низ и театральный верх (второй этаж с квартирами для жильцов, напоминающий мост вздохов в карнавальной Венеции). Так сказать, базис реальности и надстройка театрализации (столь частой у Горького). Здесь вечно представляют какие-то сцены — из будущего «Дона Сезанна де Базара» для солдат, из воспоминаний о жизни при тюрьме веселой пустышки Елены (отличная работа Евгении Добровольской).

Даже свой знаменитый монолог о плате злом за зло Тетерев-Назаров произносит на каком-то импровизированном подиуме, в экстазе раздавливая пальцами апельсины. И окружающие бегут поглазеть на него, прихватив по стулу, точно в заезжий цирк-шапито. Серебренников услышал в «классике соцреализма» почти поэзию и вытянул ее на первый план. Сам же он, расчистив поле для психологической игры, затеял игру вокруг тех или иных подробностей. Так, фраза про скрипящие половицы превращается у него в целую музыкальную партитуру одушевленного быта с поющими половицами и вздыхающими дверцами (ансамбль «Пан-квартет»). А на реплику Тетерева про то, что крупные скоты не бывают злыми, горничная Степанида (Мария Зорина) вдруг воровато зыркнет на него с бесстыжей птичьей наглостью. И на зрителей не зря повеет холодком хичкоковских «Птиц». К финалу таких статистов — черных, хищных, безлицых — набьется в цепенеющий дом видимо-невидимо. Потому что нынешние «Мещане» — не о смене поколений, а о распаде мира, отраженного в отдельно взятой семье и растянутого во времени.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Аудиозапись спектакля «Возможная встреча». Вступительное слово Марины Багдасарян, Театр FM, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000