Чужой против МХТ

Марина Давыдова, Известия, 1.11.2004
Призванный под знамена МХТ неутомимым Олегом Табаковым знаменитый японский режиссер Тадаси Судзуки — не просто режиссер. Как и всякий авторитетный японец, он сэнсэй, учитель жизни, предложивший свою философию существования человека на сцене. Его метод — нечто вроде театральной йоги, требующей от исполнителя безупречного владения всем своим организмом. Тренированные артисты Судзуки напоминают мастеров восточных единоборств. Если они двигаются, то кажется, что движется электрический заряд. Если говорят, то кажется, что говорят всем телом. Их гортанные голоса словно бы зажаты в тиски. Их трескучее тремоло нас трепетать заставляет. Этo предельная концентрация энергии с последующей ее эманацией. После встречи с таким искусством выходишь, как после гипнотического сеанса — да что это было в самом деле? Спектакль, говорите? Может быть.

Смысл любого европейского представления — и психологического, и эпического, и брехтовского — перевоплощение, подражание (мимесис). Я, превращающееся в не-я, — это и есть театр. В системе Судзуки, как и в театре Но, к которому она восходит, во главе угла стоит не противопоставление себя миру, а растворение себя в нем. Не самоутверждение, а самоотрицание. «Я» должно слиться с великой пустотой, из которой все возникает и в которую все возвращается. Разве можно подражать пустоте? Отношения между людьми, равно как и их поступки, интересуют Судзуки меньше всего. Сакральным пространство его спектаклей не назовешь, но уж профанным — тем более. Недаром герои этих спектаклей редко смотрят в глаза друг другу, чаще в пространство перед собой, словно беседуя с чем-то запредельным. Вот и события шекспировской трагедии помещены у Судзуки в сумасшедший дом, где пациент в инвалидном кресле, рядом с которым неизменно присутствует шут-медсестра, постигает беспощадные законы мира не как личную трагедию, а как некую абстракцию. Нечто уже случившееся и все еще случающееся. Герой европейской трагедии неизменно действует. Герой Судзуки всегда созерцает.

Сказанное вовсе не означает, что японский режиссер не владеет основами постановочного мастерства. Еще как владеет. Его театральные сочинения точно выверены и завораживающе красивы. Это сдержанная красота гравюры с редким вкраплением ярких красок. Аскетизм, доведенный до эстетических высот. Безоговорочная победа минимализма. В лучших спектаклях Судзуки нет ни грана пошлости. До такой степени, что иногда хочется, чтобы была. Ведь именно она позволяет хоть как-то соотнести события, происходящие с героями, с событиями твоей собственной жизни.

В последней постановке сэнсэя, которую он осуществил со способной молодежью Художественного театра, пошлости (причем специфической, театральной) хоть отбавляй, и кажется, что появилась она сама собой — от простого соприкосновения двух бесконечно далеких друг от друга культур. Дело даже не в том, что наши артисты, мужественно и в чем-то небезуспешно овладевшие приемами судзуковской методы, все равно смотрятся в стилизованном японском одеянии так же странно, как эскимос, исполняющий танец с кастаньетами. Беда в том, что сам способ их пребывания на сцене остается прежним. В странном спектакле, где трагедия Шекспира укомплектована в 1 час 35 минут, а все мотивировки и логические связи нарушены, играть решительно нечего. Но ничего другого европейский артист не умеет. Артисты МХТ тоже. Самоотрицание — это для них тоже самовыражение, просто теперь на него наложен целый ряд нелепых каких-то запретов. К черту запреты! Как ни ограничивай наших парней, все равно невооруженным глазом видно, что Анатолий Белый (Лир) темпераментный герой-любовник, Сергей Колесников (Глостер) несостоявшийся провинциальный трагик, Сергей Медведев (Эдмонд) прекрасный артист на роли холодных убийц, а Дмитрий Куличков (Регана) неплохой комик, умеющий исподтишка подпустить иронию. И вот словно по мановению волшебной палочки удивительное сочетание экспрессии и медитативности превращается в «Короле Лире» в сладковатый восточный китч, положенный к тому же (господи, зачем?!) на музыку Чайковского. Лучшие спектакли Судзуки можно было сравнить с затишьем перед грозой, с самой грозой, со светом пламени, с течением реки, с подъемом на Фудзияму и с распускающимся цветком. «Короля Лира» хочется сравнить с индийским фильмом, мексиканским сериалом и мультфильмом про черепашек ниндзя. Но если встреча двух театральных культур возможна лишь в пространстве китча, не лучше ли им вообще никогда не встречаться.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Аудиозапись спектакля «Возможная встреча». Вступительное слово Марины Багдасарян, Театр FM, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000