Тартюф в полосочку

Алена Карась, Российская газета, 11.11.2004
Мир, говорят, стал сложнее. Если смотреть на него из театральных кресел — он стал до невероятности элементарен. Прост и прозрачен. Как в первые послереволюционные годы, когда рапповских деятелей раздражала психологическая и эстетическая сложность предыдущего десятилетия. У нынешних витиеватый эстетизм 80-х годов вызывает приступы задорного отрицания. С этих юношеских высот спектакль Анатолия Эфроса, который он поставил во МХАТе в 1981 году с Анастасией Вертинской, Калягиным, Любшиным и Богатыревым, стилизованный в духе мирискусников и Добужинского, кажется пределом изысканного, рафинированного и аполитичного театра тех лет.

У Нины Чусовой комедия Мольера тоже являет собой некий предел грубоватого цинизма нового времени с крикливой яркостью его телевизионных шоу, примитивными эстрадными гэгами, над которыми ржет вся страна, и незлобными социально-политическими аллюзиями. Если Эфрос сдвигал жанровые границы, расширяя их до тонкого, скрытого драматизма, Чусова возвращает комедию Мольера к ее площадным первоисточникам.

Персонажи ее спектакля — не люди, но маски, сочиненные жирно и смачно, с буффонным размахом. Александр Семчев в роли облапошенного нувориша Оргона так сросся со своей маской Толстяка из рекламы, что один только его выход вызывает бурную реакцию зала. Его сыночек Дамис (Роман Хардиков) — под стать папаше: толстый и неуклюжий простак. Марина Голуб (не служанка, но современная продвинутая секретарша Дорина) со своими раблезианскими формами и темпераментом «зажигает», как настоящая королева карнавала, становясь если не сердцем, то уж точно пламенным мотором всей комедийной интриги.

В этой карнавальной группе толстяков Табаков — Тартюф кажется почти изможденным. Ему и положено — этому лагерному авторитету, явившемуся в дом новых буржуа прямо с нар (не правда ли, знакомый сюжет современной России?).

Табаков в арестантском халате, с наколками и распальцовкой, с покоряющим обаянием настоящего авторитета составляет, разумеется, главный аттракцион зрелища. Его сопровождает свита из двух девиц и карлика Лорана (Владимир Федоров) — его трагикомического двойника. В спектакле впервые явился на мхатовской сцене и «современниковский» Авангард Леонтьев в роли Клеанта. Его присутствие в спектакле скорее декоративного свойства (как и знаменитого карлика Владимира Федорова) — по контрасту к толстякам. Когда Тартюф особенно хочет разжалобить своего патрона-идиота, он берет на руки «сиротку» Лорана, и эта комическая парочка удаляется под слезы Оргона и хохот партера. Так они и на поклоны выходят — Тартюф с сироткой на руках.

Чусова знает законы шоу. Ей хочется, чтобы было смешно и красиво. Дом Оргона изобретен художниками Анастасией Глебовой и Владимиром Мартиросовым как эффектный позолоченный дворец. Черная позолота этого дома — писк современного дизайна. Когда наступит время прозрения, весь дом превратится в ажурный, вырезанный из картона ларец на фоне ослепительно голубого неба.

Весь сладкий угар московской жизни представлен здесь согласно реестру. Из картонных, позолоченных «царских врат» является господин Тартюф, окутанный эзотерическим туманом. Оргон по маленькой книжечке с невинным восторгом цитирует слова великомудрого Тартюфа — этакого Коэльо, философа нынешних простодушных. Персонажи двигаются по домику в такт электронной музыке модного Олега Кострова, с которой они находятся в более плотных отношениях, чем с кем-нибудь из людей.

Знаменитая сцена разоблачения Тартюфа придумана Чусовой и художниками с изобретательностью настоящего шоу. Семейство Оргона прячется в декоративных «волнах» — огромных китайских веерах, возникающих прямо из земляных недр сцены, и оттуда машет ручками как чайки, наблюдая за тем, как Тартюф сжимает в объятиях Эльмиру (Марина Зудина). Веера стремительно складываются, обнажая сцену и всех, кто на ней. Тартюф раздавлен, сметен? Ничуть! Он исчезает, чтобы в новом обличье явиться в дом. С мрачной, тревожной и сказочно-нереальной развязкой Мольера Чусова поступает стремительно и просто: вор Тартюф в сиянии своей уголовной славы является как обличитель вора. А в финале он еще и венчает счастливую парочку — очаровательную, точно Одри Тату, Марианну (Дарья Мороз) и Валера (Максим Матвеев). Впрочем, семейство Оргона, хоть и неприятно поражено этой метаморфозой, вполне с ней смиряется: они знают, что их позолоченное благополучие держится на таких Тартюфах — вездесущих оборотнях социального прогресса. Не зря они ходят в полосатых одеждах, хоть их полоски и более благопристойны, чем тартюфовы — не горизонтальные, а вертикальные. Разница не велика.

Шоу венчается остроумным фокусом его главного модельера — Павла Каплевича. Он переодевает всех актеров из их полосатых одежд в роскошные серебристые платья с кринолинами. Фокус только в том, они роскошны только наполовину — в фас. Со спины персонажи Мольера — по-прежнему в своем полосатом неглиже.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000