Тартюфом меньше

Дина Годер, Газета.Ru, 11.11.2004
Тем, кто не помнит анекдот, зачем еврею обрезание, напоминаю: «Во-первых, это красиво». То же самое могу сказать и о «Тартюфе» в Художественном театре. Сцена — настоящая резная шкатулочка: все такое узорчатое-узорчатое, да еще золотое. Свет все время меняется, цвет задника тоже меняется, и узорчики получаются то на черном фоне, то на красном, то на синем — закачаешься! Костюмы Павла Каплевича — это отдельная песня. Я бы предложила их считать его новой коллекцией и презентировать на отдельном показе. Впрочем, таким дефиле можно считать и спектакль «Тартюф».

Вся коллекция — в актуальную полоску модных нынешним летом ярких леденцовых тонов. Обратите внимание на аксессуары. В фокусе коллекции — силуэт 50-х, тонкие талии и пышные юбки, ретро-очарование и сексуальность!

Так вот: все в полоску. У Оргона (Александр Семчев) полоски на синем фоне, у жены его Эльмиры (Марина Зудина) — на розовом, у их рыжей дочери (Дарья Мороз) — на желтом, у госпожи Пернель (Наталья Кочетова) — на сиреневом, у Клеанта (Авангард Леонтьев) — на зеленом. Еще в этом эффектном шоу-показе, сопровождаемом мольеровским текстом, есть: звук приезжающих и отъезжающих машин и мелькающий по стенам свет фар. Специально для аплодисментов поставленный первый выход элегантнейшего Оргона: в котелке, с сигарой в зубах и золотыми свертками-картонками подарков в руках. Настоящая ожившая pin-up girl — Марина Зудина: осиная талия, многослойные нижние юбки, стройные ножки на шпильках, губки бантиком и пикантные позы. Ну и, конечно, Олег Костров со своим фирменным easy listening — тынц-тынц-тынц, под который легкомысленно подергивают бедрами все герои. В качестве бонуса — пара ослепительных живых икон с Тартюфом-Табаковым в виде Господа и томными ангелочками вкруг него.

Дальше придется рассказывать про спектакль: артистов, сюжет, режиссуру и прочие любопытные, хотя и менее существенные для этого шоу подробности. Первый вопрос у театралов был: поборет слон кита или кит слона? В смысле, Табаков переиграет Семчева, или наоборот? Пока финал не ясен: среди зрителей есть сторонники и той и другой версии. Семчев начинает спектакль чудесно: в одном из его золотых свертков оказывается гипсовый бюстик Тартюфа, и Оргон носится с ним, как с любимой куклой: восторгается, прижимает к груди, тетешкает, защищает от нападений бессовестного Клеанта и потом утешает. Вообще, Семчев актер очень нежный, тонкий, трогательный, и это так комично контрастирует с его огромной тушей, что не умиляться невозможно. Но тут он успевает только начать с нежности, а потом переходит на крик, подлаживаясь под общий тон спектакля, который классически называется «базар-вокзал».

А Табаков придумал себе Тартюфа-уголовника. Его свита — слуга-карлик (главный карлик отечественного кино и театра Владимир Федоров) и две волоокие красотки-монашки для утех (Варвара Шулятьева, Юлия Галкина).

Табаков весь в татуировках, помню, раньше он даже обещал зубы себе железные сделать, но мне с девятого ряда не было видно, вставил ли.

И текст перевода Михаила Донского явно им подправлен: Тартюф, например, угрожающе спрашивает у свиты, кто стоял на стреме, и объявляет, что пойдет в тюрьму к зэкам. А Дорину обольщает, распевая ей под гитару «Тишину за Рогожской заставою». Ничего нового для себя Табаков не делает: то хитреца-Матроскина подпустит, то - велеречивого надутого Мальволио (которого он играл когда-то в «Современнике»), а то вдруг глянет паханом, свистнет шестеркам и утрет нос рукавом. Он играет пока на нескольких собственных штампах, но, надо признаться, эти штампы очень обаятельны.

Следующим номером, если не считать куколку-Эльмиру, в зрительской любви идет Марина Голуб — служанка Дорина. Вот тут, я вам скажу, все сметено могучим ураганом. Получив роль, достойную своего неуемного темперамента, Голуб разрешила себе все, и в тот момент, когда она оказывается на сцене, действие окончательно превращается в спектакль приморской филармонии на сцене подшефной военной части. Она лезет во все и болтает без умолку, оставляя текст Мольера далеко позади себя. Впрочем, то, как разговаривают в этом спектакле — отдельный сюжет.

Нет, я не буду сейчас пускаться в рассуждения, что нести отсебятину — это плохо. Все давно это делают. Даже не буду говорить, что странно как-то болтать что попало посреди поэтического текста. Это тоже уже мало кого смущает. К примеру, Клеант приходит к Тартюфу в тот момент, когда того массируют монашки в соблазнительном белье. И вот, герой витийствует мольеровским стихом, требуя, чтобы Тартюф имел совесть, а в это время одна из монашек и к нему пристраивается — помассировать. Тогда, на секунду отвлекшись, раздраженный Клеант бросает ей через плечо: «Дочка, отдохни!» — и публика очень радуется. Или Оргон, тоже посреди стихотворных рассуждений о необходимости свадьбы Марианы с Тартюфом, оборачивается на дочь, симулирующую обморок, чтобы сказать: «Бездарно!». Дорина дергает за рукав Клеанта, указывая на целующихся молодых: «Смори-смори!», а услышав от Оргона незнакомое ей имя Аргаса, переспрашивает: «Оргазм?».

Впрочем, это все пока не актерские отсебятины. Это шутки, закрепленные режиссером, и бог с ними. Но вот совершенно новый способ произнесения стихотворных монологов, который в этом спектакле практикуют все — на его изобретение патент точно у Чусовой.

Любая речь в произвольных местах беспрестанно прерывается обращением. Оргон, жалуясь госпоже Пернель, все повторяет: «мам!» (типа: «А он тем временем, мам, в отплату за услуги\ стремится посягнуть на честь моей супруги»). Дамис, обращаясь к Оргону, твердит: «пап!», а Эльмира, обольщая Тартюфа, и вовсе: «слушайте!». И это уже совсем нельзя назвать игрой с текстом. Это просто неумение его слышать.

К чему бишь я? К тому, вероятно, что простецкая манерка, кичливо выставленная напоказ (в духе: «мы в гимназиях не обучались!») в соединении с базарным тоном и общей роскошью убранства вдруг шибанула таким тяжелым новорусским духом, таким «радио „Шансон“ в Кремле», что просто диву даешься. Талантливая витальность Чусовой вдруг стала выглядеть пошлейшей провинциальностью и потянула за собой весь Художественный театр. А «Тартюф»? что «Тартюф»? Одним «Тартюфом» больше — одним меньше?
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Аудиозапись спектакля «Возможная встреча». Вступительное слово Марины Багдасарян, Театр FM, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000