Миндаугас Карбаускис: Увлекателен только путь к наградам, а не сами наградыПавел Подкладов, Театральная Афиша, 1.06.2005 Герой этой публикации как-то исподволь, внезапно перешел из когорты «молодых, подающих надежды» театральных режиссеров в разряд тех, кого принято называть «явлением». Между тем, его нельзя назвать модным и «раскрученным». На его спектакли не ломятся любители «клубнички» и бродвейских комедий положений. Он сторонится всяческого «пиара» и неподдельно негодует, когда говорят о его «неповторимости». Между тем, факт остается фактом: Миндаугас КАРБАУСКИС окончил РАТИ — ГИТИС всего-навсего четыре года назад, но уже стал одним из самых известных и обласканных славой режиссеров. В его активе — премия им. К. С. Станиславского и аж три «Золотые маски» 2005 года (если считать еще и ту, которую получила Ирина Пегова за Соню в его «Дяде Ване»).Критика на все лады перемывает косточки этому «прибалтийскому красавцу», пытаясь приклеить ему самые разные ярлыки. Одни величают его «единственным традиционалистом своего поколения», вторые называют «самым замкнутым и интеллектуальным режиссером поколения 35-летних», «новым главным героем театрального сегодня» etc., etc. И, наверное, в каждом из этих «определений» есть доля истины. Он действительно интеллектуал: на его спектаклях не отдохнешь, не расслабишься. Они заставляют тебя шевелить мозгами и трудиться душой. То, что Карбаускис «традиционалист» — тоже абсолютно верно. Но, как бы странно это ни звучало, он - традиционалист новой формации. Эту черту Миндаугас впитал, скорее всего, в alma-mater у своего великого учителя Петра Фоменко. В спектаклях Карбаускиса вы не увидите режиссерских «приколов» и выпендрёжа, столь свойственных представителям его поколения. В них нет крови, в них вы не услышите мата, не увидите насилия. Иногда кажется, что само провидение привело его в «Табакерку» и в МХТ. Хочется надеяться, что Карбаускис действительно станет «новым главным героем театрального сегодня». Уж больно истосковался зритель по умному и тонкому театру, позволяющему, как говорил принц датский, «повернуть глаза зрачками в душу». Его спектакли не претендуют на зрелищность в общепринятом смысле: они порой нарочито статичны и медлительны, в них чуть заметный поворот головы или взгляд — уже мизансцена. Его спектакли надо «впитывать» из первых рядов партера, чтобы увидеть трагические глаза Войницкого или — мудрые и настороженные — профессора Серебрякова, почувствовать, как «из-под кожи сочится душа» вечного лицедея Брюскона, ощутить биотоки, соединяющие двух трагических мыслителей — Бора и Гейзенберга, поразиться безысходности, которая постепенно сжимается вокруг несчастной дочери генерала Габлера и заставляет ее застрелиться. Закрытость для прессы Миндаугаса Карбаускиса уже стала притчей во языцех. Это — главная проблема «работников пера и микрофона», желающих с ним пообщаться. Но и после получения согласия на беседу со своим визави журналисту легче не становится. Сказать, что он немногословен, — это ничего не сказать. Отвечая на вопросы в микрофон, он долго обдумывает свои слова, взвешивает каждое междометие и в результате «выдает» чрезвычайно краткую исчерпывающую фразу, иногда предпочитает живому общению виртуальное — по e-mail — как это произошло в данном случае. Но в этой лаконичности есть, как ни странно, и особый шарм, словно читаешь пьесу, где из отдельных реплик вдруг проявляется образ. Сегодня «автор» лишь слегка приоткрыл завесу над личностью героя. Ну что же, будут и другие «пьесы». — Миндаугас, вы сейчас один из самых востребованных и много работающих режиссеров. Не входит ли этот стремительный образ жизни в противоречие с вашим менталитетом? — Вы себе даже не представляете, насколько стремительно я живу. — Конечно, не представляю. Но очень бы хотелось. Например — как строится ваш день? — Распорядок дня, с пунктами и временем, остался в школе. Каждый день — импровизация. — Классик сказал: «Служенье муз не терпит суеты». Бывает, что суетитесь? — Бывает, что суечусь. Но стараюсь не тогда, когда служу музам. — В последнее время вы получили немало премий и, можно сказать, стали знаменитым. Как вы к этому относитесь: это вас настораживает, пугает или оставляет равнодушным? — Все мои дипломы, призы и другие награды я отвожу в Литву, родителям. Там моим премиям спокойнее. — Но все же, вызывают ли премии какие-то эмоции? — Если честно, то увлекателен только путь к наградам, а не сами награды. — Пастернак писал: «Но пораженья от победы ты сам не должен отличать». Бывали ли в вашей творческой жизни (с вашей точки зрения) поражения, и как это отражалось на вашей дальнейшей работе? — Поражения были, есть и будут. И хорошо бы все-таки отличать их от удач, то есть понимать, где ты ошибся, а где был прав. — Некоторые критики называют вас единственным «традиционалистом» вашего поколения. Считаете ли вы себя действительно таковым? — Я ни в чем не считаю себя единственным. И критикам желаю того же. — Есть ли что-то в театре, в жизни, чего вы категорически не переносите, что вызывает в вас отторжение, неприятие и даже ненависть? — И в театре, и в жизни есть, конечно, то, что я не принимаю. Но я категорически стараюсь не быть категорическим, не судить и не делать выводов. — А как вы относитесь к маргинальным явлениям на театре, которые позволяют себе развивать некоторые ваши молодые коллеги: например, к картинам жестокости, мату, etс? — Никак я к этому пока что не отношусь. — Просто игнорируете? — Просто не отношусь. — Вы в жизни кажетесь человеком рассудительным и, как сказал о вас критик, «неюношески трезвым». Оказывают ли влияние черты характера на ваше режиссерское мышление? — Характер ведет к профессии. Хотя потакать характеру — значит распроститься с профессией. Существование в профессии — это непрерывная борьба со своим характером. — Бывало ли так, что вы как профессионал уступали в этой борьбе? — Конечно, все бывало. — Оказывают ли влияние на ваше творчество какие-то социально-политические явления, происходящие в стране? — На мое творчество оказывает влияние все, что происходит вокруг меня. А как же иначе? — Пытаетесь ли вы о каких-то возмущающих вас проблемах говорить со сцены? — Думаю, что слово «возмущающие» нужно заменить на «волнующие». И тогда об этом можно попытаться поговорить. — Хорошо, давайте заменим. Итак, о каких волнующих вас проблемах вам сегодня хотелось бы говорить со сцены? — Сходите на мои спектакли и назовите эти проблемы сами. Ведь одни и те же проблемы мы называем по-разному. — Вы в спорах стараетесь внушить свою точку зрения собеседнику или, если чувствуете непонимание с его стороны, уходите от столкновений? — Чаще всего я в подобных ситуациях теряюсь. — А в спорах во время работы над спектаклями — тоже? — Конечно. — Что вас должно так «зацепить» в драматургии или в литературе, чтобы вы решили поставить это произведение на сцене? — Предположение, что это произведение будет волновать на протяжении всего процесса работы с ним. — Случалось ли, что вы остывали по отношению к произведению в процессе работы? — К сожалению — да, такое случалось. — Говорят, что учитель и ученик — люди одной группы крови. Считаете ли вы себя одной группы крови с Петром Наумовичем Фоменко? — Петр Наумович говорит: «Вскрытие покажет». — Можете ли вы определить, в чем вы с ним похожи, а в чем — абсолютно нет? — Об этом не мне судить. — Хотели бы вы, чтобы ваши нынешние ученики были похожи на вас? — Я нигде не преподаю. Попробовал после окончания ГИТИСа, но не увлекся настолько, чтобы заниматься этим всерьез. — Многие причисляют вас и к славной когорте режиссеров литовского театра. Вы не возражаете? — Я рад, что мне удалось учиться в ГИТИСе. Думаю, каждый из литовских режиссеров, когда-то учившихся в ГИТИСе — таких, как Падегимас, Бучене, Някрошюс, Туминас, Тертелис, Монтвилайте, — согласится со мной. Вот такая получается когорта. — Кого из ваших соотечественников вы могли бы назвать если не своим учителем, то человеком, оказавшим на вас серьезное влияние? — В прошлый приезд в Вильнюс я посмотрел спектакль Туминаса «Мадагаскар». Если для профессионала поразиться чему-то означает учиться, это тот самый случай. — Почему за время, прошедшее после окончания института, вы всего однажды взялись за постановку в «Мастерской П. Фоменко»? — А меня просто никогда не звали туда. И «Гедда Габлер» была скорее не постановкой этого театра, а доброй русской «самодеятельностью». Наивный такой энтузиазм. — Дай Бог всем такой самодеятельности! Вы скромничаете или просто шутите? — Это абсолютно серьезно. — Театр Табакова теперь вам стал ближе? — Это так же, как с родителями. Кто может быть ближе людей, которые тебя кормят? Всегда стараюсь отдавать себе в этом отчет. — Одна из ваших актрис сказала мне как-то, что процессы работы над пьесой в «Мастерской Фоменко» и в «Табакерке» разительно отличаются. Что в «Мастерской», например, застольный период продолжается месяцами, а в работе над «Дядей Ваней» актеры очень быстро встали на ноги. Вас не смущала необходимость укладываться в какие-то определенные сроки? — Нет, не смущала. — То есть вы готовы в работе смириться с любыми условиями? — Если вы о компромиссах, то мириться с ними я не готов. — Приходилось ли, работая в «Табакерке» или в МХТ, учитывать рыночные реалии? То есть: я бы сделал так, но зритель это не поймет и не пойдет смотреть, значит, буду делать иначе? — Для чего вообще существует театр, как не для учета интересов зрителей? Кассовый сбор ближе и понятнее, чем министерская дотация. Либо я чего-то не понимаю. — Но антрепризы с тремя звездами и двумя стульями тоже работают на кассу? — Но я сам никогда не работал в антрепризах. — Важна ли для вас команда, с которой вы работаете? Есть ли рядом с вами люди, которых вы могли бы назвать в полном смысле слова «своими» актерами? — Я не верю в «своих» актеров, так же, как и в «своих» режиссеров. — А в идею «театра-дома» верите? — Я верю в идею «театр-работа». Творческая работа. — Вас волнуют реформы, которые должны коснуться российского театра? — В «Мертвых душах» Чичиков говорит: «Ну, что ж! зацепил — поволок, сорвалось — не спрашивай. Плачем горю не пособить, нужно дело делать». — Актеры должны быть вашими единомышленниками или достаточно, если они просто понимают вас и выполняют ваши требования? — Актеры должны быть профессионалами. Со всеми вытекающими отсюда свойствами. — Бывало ли так, что Олег Павлович Табаков не соглашался с вашим распределением ролей и настоятельно советовал взять кого-то другого? — Для Табакова распределение ролей — один из основных моментов в работе. Он очень любит своих артистов, заинтересован в них. Я всегда выслушиваю все предложения, не раз пользовался гениальными подсказками по выбору актера на роль. — Можете ли привести пример? — Ирина Пегова — Соня. — А может ли Табаков вмешаться в вашу творческую концепцию? — Не хочет. — Случалось ли, что вы не находили контакта с актерами? Как выходили из положения? — Расставались. — Вам приходилось работать и со своими сверстниками, и с самыми признанными, авторитетными актерскими личностями. Не чувствовали ли вы к себе снисходительного отношения со стороны мэтров? — Иногда наоборот. Как раз самые признанные и авторитетные становились моей опорой. А сверстники? Ну, на то они и сверстники. — В одном интервью вы сказали, что, возвращаясь к «Гедде Габлер», хотели не возобновить спектакль, а продолжить работу над ним. Часто ли работа над спектаклем продолжается после премьеры? Если да, то как на это реагируют актеры? — Я не видел ни одного спектакля после премьеры. В этой работе и раньше не было «смотрящего» (я сам в спектакле ГИТИСа играл), и теперь, в Мастерской Фоменко, нет. — Говорят, хорошо играли. Нет ли желания попробовать себя как актера в каком-нибудь другом спектакле? — Только если сыграть какого-нибудь плохого, злого сотрудника КГБ. — Часто ли вы смотрите свои спектакли? — Да. Если не могу смотреть, прошу снять, то есть убрать из репертуара. Пример — «Синхрон». — «Не могу смотреть» — это значит так плохо играется спектакль? — Это означает, что спектакль не востребован. И больно на него смотреть. — Актеры имеют обыкновение в процессе жизни спектакля растаскивать его по своим «одеялам». Есть ли у вас противоядие против этого? — Жесткая структура спектакля. И мне очень нравится, когда актеры хулиганят в рамках этой структуры. — Некоторые критики называли «Гедду Габлер» скучным спектаклем. Это странно: я смотрел два раза и оба раза ощущал его поразительно мощное напряжение. Как вы думаете, почему критика восприняла «Гедду Габлер» с холодком? — Мне иногда кажется, что все мы устали воспринимать что-либо. Точно как персонажи «Гедды Габлер». Вот поэтому скучно. И не только на спектаклях. — Помнится, что вы не очень-то оптимистично высказывались по поводу перспектив режиссерского театра. Что вас в этом смысле волнует или пугает больше всего? — Перспективы — понятие условное, теоретическое и демагогическое. — Есть ли в вашей жизни еще что-то, что вас интересует в такой же степени, как театр? — Разве мы уже выяснили, что больше всего в жизни меня интересует театр? — А что — больше всего? — В жизни — любовь. — Могли бы вы профессионально заниматься чем-нибудь другим, кроме театра? — Если бы обучился чему-то, смог бы. — Способны ли вы в жизни на какие-то бесшабашные, непредсказуемые поступки? — Еще бы! — Совершив их, вы себя ругаете или одобряете? — Поздно ругать и одобрять то, что совершено. — Ваш выбор драматургии и литературы был всегда необычным: Пушкин, Ибсен, Гоголь, Уайлдер, Бернхард, Фолкнер, Фрейн, Чехов? Если не секрет, кто следующий в этом списке? — Леонид Андреев. На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000 Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000 Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000 Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000 Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000 Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000 Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000 Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000 Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000 Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000 Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000 Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000 Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000 |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
