Под стук вагонных колес

Ольга Фукс, Вечерняя Москва, 30.05.2005
60-летие Победы МХТ им. Чехова отметил спустя две недели спектаклем не о войне, а о ее последствиях, о душевной коррозии, которую она оставляет, о мучительном возвращении к самому себе. И если в «Табакерке» эту дату отметили, поставив довольно беспомощную пьесу «Потомок», то МХТ с материалом не рисковал: «Возвращение» Андрея Платонова — действительно великая литература, написанная кровью. И если качество спектакля, поставленного режиссером Юрием Ереминым, можно обсуждать и обсуждать, содержание здесь очень часто спасает форму.

Буквально на несколько минут в нем появляется Олег Табаков (назовите его ведущим, рассказчиком, хором — не суть важно).

Видно, что в платоновском «Возвращении» его волновали не столько актерские задачи, сколько человеческие мотивы.

То, что делает в этом спектакле Олег Табаков, меньше всего можно назвать игрой. Когда закончилась война, ему было десять лет. Сегодня на первом ряду сидит его младший, очаровательный и явно обласканный десятилетний Павлик. А в рассказе (и на сцене) — десятилетний Петька, маленький старичок, пропустивший собственное детство. Когда Табаков говорит о двухдневном романе капитана Иванова (Алексей Гуськов) и медсестры Маши (Юлия Галкина) по пути домой, его голос дрожит по-настоящему — ему известно, что значит, когда отец возвращается с войны не домой.

И не понаслышке он знает, что такое травля талантливого человека (в данном случае — Андрея Платонова, чье «Возвращение» заклеймил, перекрыв писателю возвращение в литературу, некто критик Ермилов, и с этого факта, собственно, и начинается спектакль).

Чтобы поставить «Возвращение» человеку, хоть как-то зацепившему войну, хочется не столько фантазировать и выстраивать, извините, концепцию, сколько вспоминать, что и сделал Юрий Еремин. Вспомнить, как топили печку и черпали ледяную воду кружкой из ведра. Как гнали по единственной радиопрограмме кондовые новости об увеличении выплавки стали и перевыполнении любых планов (зачем нарушать, перевыполняя, планы, задумываться было не принято). Как официоз новостей искупала задушевность советских песен, заглушающих мучительную тишину двух родных людей, ставших чужими за четыре года разлуки. Песни подобраны здесь так, что в них точно отражаются мысли героя — «Давно мы дома не были», «Где же вы теперь, друзья-однополчане».

Как любили друг друга — торопливо, тихо, чтобы не разбудить детей за тонкой перегородкой, стыдясь собственного тела, мешковатых вещей, осторожно устраиваясь на узеньких кроватях.

Однако основная доля постановочных решений пришлась на долю экрана. Когда капитан Иванов ждет запоздавший поезд, по экрану проносятся составы, снятые камерой, лежащей на рельсах (на рельсах, что ли, он его дожидался?) Когда он узнает о единственной измене жены Любы (Ирина Гордина) и выбегает из дома, на экране мелькают верхушки деревьев, обозначая бег заревновавшего мужа со скоростью хорошего автомобиля.

Когда говорит рассказчик, экран (на уровне его груди) воспроизводит его мимику и речь, оттягивая внимание от живого лица, что оставляет довольно странное впечатление. И наконец, когда капитан, решивший навсегда уйти из дома, видит из окна поезда, как за ним бегут его дети, на экране в рваном рапиде мелькают лица маленьких актеров «Возвращения» — Вани Моисеева и Лии Мукаевой, победивших взрослых своей органикой, как и положено детям. И самый ранящий, ключевой эпизод рассказа становится в спектакле чуть ли не самым проходным.

Вообще, когда театр, забыв о собственных выразительных средствах, прибегает к помощи всемогущего экрана с его безграничными возможностями, он, как правило, проигрывает. Только однажды ход с экраном кажется оправданным — когда Иванов прижимает к себе маленькую дочку, ровесницу войны. А та упирается ручонками, пока наконец не поверит ему, не признает и не прижмется? И в этот момент на экране проносятся кадры атак и бомбежек, весь ад, через который пришлось пройти, чтобы оплатить этот миг. 

Впрочем, и этот ход можно было решить чисто театральными средствами. Так, спектакль, который просто обязан был стать предельно искренним, остался на перепутье между «режимом реального времени» и реалиями времени, между подлинным и нелепым.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Аудиозапись спектакля «Возможная встреча». Вступительное слово Марины Багдасарян, Театр FM, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000