Убийства не было…

Николай Александров, Газета, 1.07.2002
«Широк русский человек, я бы сузил» — говорит Аркадий Иванович Свидригайлов в «Преступлении и наказании». В соответствии с этим рецептом и поступила Елена Невежина, отважно сократив бессмертное произведение Федора Михайловича до «сочинения по роману», как обозначен жанр композиции. 

Что и говорить, роман действительно слишком «широк» и в рамки камерной пьесы (или камерной сцены), не умещается. А потому в спектакле нет ни Свидригайлова, ни Лужина, ни Мармеладова, ни Катерины Ивановны, ни старухи-процентщицы, ни Лизаветы, ни множества других персонажей, а вместе с ними — и солидной части содержания романа.

Сцены убийства, кстати говоря, тоже нет. Вообще все начало романа опущено. Все начинается, по сути дела, с третьей части романа «Преступления и наказания», с приезда Дуни и Пульхерии Александровны к Раскольникову…

Асфальтовая, серого цвета стена пробита длинными узкими вертикальными неправильной формы проемами. В одном из них виден то ли кусок моста, то ли лестницы. На стене — надписи мелом: «смерть», «убивец», death is death — рисунки, цифры, вычисления… В общем, школа, двор и пубертаты сразу.

Появившийся на сцене Раскольников — в кожанке и круглой, утратившей форму шляпе («пальмерстоне», по слову Разумихина), что-то судорожно пишет мелом. Затем произносит слова о Петербурге, туманах, фонарях и звучащей шарманке. Произносит только для того, чтобы заиграла музыка (действительно «под шарманку») и началось действие. 

Действие начинается с переодевания, с облачения Раскольникова в новую одежду, купленную Разумихиным, с более чем значимых разумихинских слов: «…Надо же из тебя человека сделать. Приступим: сверху начнем. Видишь ли ты эту каскетку?». Разумихин поочередно достает вещи, Пульхерия Александровна и Дуня моют и одевают Раскольникова. Сотворяется, заново рождается человек, его новое сознание («сверху начнем»). Точнее говоря, к этому новому сознанию Раскольников будет приходить. Он будет расставаться с юношеским безумием, входить во взрослую жизнь с ее «испытаниями» (кажущимися бессмысленными), будет отрывать себя от любви матери и сестры.

Почти весь философский пласт романа Достоевского отодвинут в сторону. Постановка Невежиной — не о смерти и возрождении, не о вере и покаянии, не об «их воскресила любовь», не о «смирись гордый человек», не о «нет счастья в комфорте» и «покупается счастье страданием». Все гораздо проще и опять-таки камернее, под стать маленькой сцене и залу. И современнее.

Ключевыми становятся не сцены с Соней Мармеладовой (два знаменитых разговора с Соней — чтение Лазаря и признание в убийстве в постановке сохранены), а с Порфирием Петровичем. Действительно, какая там вера — все дело в голове. Порфирий Петрович поможет здесь гораздо больше…

Кстати, Порфирий Петрович благодаря Андрею Ильину хорош необыкновенно. А эпизод первой встречи Раскольникова с Порфирием — так просто гениален. Порфирий — не следователь, не химик-криминалист (впервые он появляется в резиновых перчатках, с пробирками в руках и в защитных очках), а скорее уж учитель, наставник. Главная в нем черта — отмеченное Достоевским «что-то бабье» во всей фигуре. Иногда это передается слишком уж в лоб. В сцене допроса Раскольникова в конторе,Порфирий вдруг надевает на себя что-то вроде чепца, достает вязанье и начинает быстро орудовать спицами, переходя при этом в разговоре на действительно бабьи, «бабушкины», плаксивые сетования и причитания. 

Очень неплох и Раскольников. Правда, Евгений Цыганов увлекается, играя истероидную замкнутость даровитого нервного юноши, и переигрывает. Но зато он так трогательно стесняется и улыбается, так симпатичен в своей закомплексованности… Какой это убийца — просто думающий мальчик, которому трудно совладать со своими идеями, преодолеть интеллектуальные фантазии переходного возраста…

С дамами в спектакле дело обстоит несколько хуже. Больно уж они просты. Пульхерия Александровна (Наталия Кочетова) говорит как интеллигентная московская мама. Дуня — просто красивая барышня, которой нравятся ухаживания Разумихина. А Соня — барышня, влюбленная в Раскольникова. В религиозность ее верится мало. В ненасытимое сострадание — тоже.

Да и чему сострадать, не вполне ясно. То, что сцена убийства осталась за кадром, — более чем принципиально. Потому что его просто не было. То есть в сознании Раскольникова, может, и было, но в действительности не было. Мало ли что вообразил себе этот нервный мальчик. Вообразил настолько, что заболел от собственных мыслей. А чтобы его спасти (от безумия, от отчаянных подростковых маний и фобий), его нужно прежде всего любить.

Любопытнейшее получилось «сочинение». На удивление женский спектакль, «женский взгляд» на Достоевского. Спектакль о том, что дети, к сожалению, уходят от материнской, от семейной любви (поэтому монолог Пульхерии Александровны в финале, гимн бескорыстному материнству — акцентирован). О том, что мир начинает им нашептывать странные и бредовые идеи, что избавиться от идей трудно, как вообще трудно стать человеком и «переменить сознание» (только в этом буквальном смысле спектакль — о покаянии, от греческого метанойя (перемена разума). О том, что кроме любви — обыкновенной, человеческой, материнской, женской, — человеку вряд ли что поможет…
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Аудиозапись спектакля «Возможная встреча». Вступительное слово Марины Багдасарян, Театр FM, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000