Балканский синдром

Павел Руднев, Ваш досуг, 13.05.2002
Серб Милорад Павич, автор «Хазарского словаря», — классический постмодернист. Чеховский МХАТ, рискнувший перенести на сцену его пьесу, сумел поставить сложность современной литературы на службу зрителю, не утеряв ни ее глубин, ни нарочитой труднодоступности. Новый спектакль надолго запомнится совершенной красотой декораций и грациозностью мизансцен. Владимир Петров, режиссер-варяг для Москвы, демонстрирует мировой уровень владения театральной культурой.

Бесшумно уходят вверх плоскости в черном бархате, и образованные бреши тут же заполняет густой, варящийся в воздухе свет. Этим живым, клубящимся дымком Петров может заполнить и всю сцену, и тогда главные герои — влюбленные Петкутин (Егор Бероев) и Калина (Дарья Мороз) — почувствуют себя на небесах, в окружении бесплотных облаков. Сцены «при сотворении мира», сцены в XVIII веке, у хазарского храма или античного театра меняются с бешеной скоростью, шинкуя для аппетитной театральной окрошки эпохи, конфессии и культуры. Архитектурные линии ислама набегают на четкий абрис античного амфитеатра, а языческая балканская мистика переливается с православным символизмом и средневековой схоластикой.

Мысль автора бросает из стороны в сторону. Вот Калина играет с виолончелью, и их сумасшедший эротический диалог с музыкой придыханий и механикой прижиманий имеет право войти в учебники по режиссуре. На ступенях амфитеатра изнывает юноша Вид, из груди которого течет мужское молоко. Колдун Бранкович, используя вудическую ересь, лепит глиняного человечка Петкутина. Алхимик Элеазар рассуждает о началах генной инженерии: «Нам придется договориться о том, каким путем человечество пойдет дальше». Веселый австрийский солдатик изучает сербский фольклор. Декорации, разброс смыслов, «медоточивые» диалоги, причудливые и пугающие образы Павича — все вместе порождает ощущение какой-то дивной, пестрой энциклопедии, куда поместилось все знание Европы и Ближнего Востока за века сосуществования. 

Вроде бы бесцельные и обрывочные сцены завораживают зрителя, не складываясь в единый сюжет. Только к концу спектакля публике будет дана возможность постичь его тайный смысл. Любовь — это небесное, религиозное чувство, и Петкутин и Калина возлюбили именно такой любовью. Но духи предков не щадят Петкутина — плод лжеучений, как не щадят и Калину, отдавшуюся «клону». Вечность борется с человеческим своеволием и поглощает этот «еще один день», который ничто в сравнении с вечностью.

Война породила горячий интерес к культуре Балкан, прозванных Черчиллем «пороховой бочкой Европы». В наши дни эта бочка взорвалась на сцене МХАТа. XX век породил не только величайшие бедствия в истории, он заставил признать и печальнейшую вещь: война, а не мир обрекает человека на диалог с вечностью.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Аудиозапись спектакля «Возможная встреча». Вступительное слово Марины Багдасарян, Театр FM, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000