Режиссеры

Шапочка в кризисе слова

Мария Львова, Вечерний клуб, 3.07.2003
Тяжелы будни актеров, работающих на озвучке порнофильмов! И охай, и повизгивай, и вскрикивай сладострастно, возбуждай-помогай-способствуй неизвестно кому. И никого не интересует, что мучает скромного труженика студийного микрофона ? старческий непобедимый кашель, ссора с любимым супругом или попросту творческий кризис.

Знающие люди уверяют, что швейцарец Томас Хюрлиман — персонаж маститый и знаменитый. Среди наших осин он вроде бы не известен, удалось лишь найти в журнале «Иностранная литература» рецензию на его повесть о мальчике, мучительно взрослеющем в непосредственной и постоянной близости от женских ножек и юбок: он раздает казенные тапочки посетительницам библиотеки. Из рецензии стало ясно, что за повесть автор был обвинен в антисемитизме (кажется, незаслуженно), получил престижную и денежную премию имени немецкого человека Йозефа Брайтбаха, и что повесть отличается «стилистическим совершенством».
Хотелось бы более выпукло представить себе этого господина Хюрлимана. Единственно чтобы понять, чем же его пьеса так привлекла режиссера Карбаускиса, одного из самых сильных и необычных молодых мастеров Москвы.
В «Синхроне», соотечественнике надежнейших банков и часов, традиционная комедия положений смешана с легким, но чувствительным абсурдизмом. Получился игривый коктейль с довольно мутным осадком. Подставные мужья, мнимые покойники, необъяснимые тела в постели и телевизоры, ласточками летящие в окно — это, конечно, смешно. Но ведь совершенно непонятно, откуда эти самые предметы берутся, что означают и как вообще могут существовать при полном отсутствии сюжетной интриги. Почему многократно повторяются высокопарные диалоги персонажей («Меня вытошнило обвалом розовых лепестков»). И зачем нужны все эти сдвиги во времени, пространстве и психике. Ведь смысл
комедии положений в том, что только мы, зрители, и понимаем, откуда берутся чужие жены в шкафу и свои любовники под одеялом. В чем смысл драматургии абсурда, я объяснить в двух словах не возьмусь, но в пьесе с ним явно напряженно.
Итак, порнофильмы. В студии озвучивания доблестно трудятся четверо героев, из них пара молодых — муж и жена, и пара пожилых — любовники. И те, и другие маются постоянным выяснением отношений и поиском места под солнцем. И эта их маята накладывается на мучительное, снова и снова, прокручивание эротических сцен: «Я хочу тебя, бэби» — «Глубже, глубже?» Кто-то кашлянул — все сначала, а тут еще привязалась «страшная шапочка» вместо «красной»?
Мысль о тотальной банальности взаимоотношений и особенно их словесных выражений, о том, что Слово находится в непреходящем кризисе (один из героев — неудачливый комедиограф, вечно пишущий одну и ту же пьесу), приходит в голову минут через пятнадцать после начала спектакля и остается в гордом одиночестве до самого конца.
Некоторые из чехарды забавных сценок, слабо связанных между собой, очень остроумны, да и просто высококлассно сделаны и сыграны. Героиня Сибила рыщет по горным альпийским пастбищам с мужем в чемодане, а два пастуха в одном лице Андрея Смолякова ей помогают. Дойдя до Верхнего пастбища, Сибила забирается по веревочной лесенке со сцены вверх, вероятно, на небеса. Остаются лишь «пастухи», чемодан с мужем и жалобный голос с высоты.
О том, почему муж оказался в чемодане, в котором лежали фотографии и рукописи, зачем Сибиле понадобилось альпийское пастбище, и почему Смоляков изображает двух пастухов, а не, например, шестерых, можно только строить глубокомысленые догадки. Продвинутая европейская драматургия как-никак!
Осталось только сказать, что в этом поиске новых путей режиссер Миндаугас Карбаускис дал возможность актерам (в том числе замечательной Полине Медведевой) подурачиться, но при этом заставил зрителей немало поскучать и понедоумевать, пытаясь вникнуть в хитросплетения актуальной швейцарской пьесы.