Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

КАК ТАБАКОВ ЗА ДУНАЕМ ПРАВИЛ (часть первая)

Марина Райкина, Московский комсомолец, 16.08.2005
Табакову исполняется 70? Да чушь собачья! Надо смотреть не в паспорт и не в пенсионную ведомость, а на человека. А человек Табаков? О! Он даже не пароход. Это — явление, природная стихия, сравнимая ну разве что с могучей рекой. Уместно было бы сказать Волгой, но в данном случае мы находимся с ним на Дунае — тоже неплохой реке, начала и конца которой не видно. А глубины просто так не измеришь.

Накануне своего юбилея Олег Табаков в Будапеште снимается у Иштвана Сабо на знаменитой студии «Мафильм». Как это происходило, что случилось до и после съемок, наблюдала наш обозреватель Марина РАЙКИНА. 

Суббота. «Мафильм». Павильон

Кажется, я пропустила самое интересное — в павильоне, где развернулся Сабо, случился пожар.

 — Все закричали: «Пожар, пожар», — говорит мне Табаков, сидя на лавочке.
 — И главное, все уже на площадке, еще не начали снимать, а тут?

Но его зовут на площадку, и я не успеваю спросить: мол, может, теракт? В павильоне Табаков — белая рубашка, черный жилет — садится за стол. Трубка отправляется в рот, и он с важным видом произносит:

 — Чего ты не додал нашему болвану, главному инженеру?
 — Неки нем келл шемми? — отвечает ему знойный красавец венгр. А Табаков ему в ответ, естественно, по-русски: «Что у нас со свинофермой?» Оба делают вид, что здорово понимают: один — венгерский, другой — русский языки.

В этот момент Сабо останавливает съемку.

Иштван Сабо — знаменитый венгр с мировым именем. Четыре раза его фильмы номинировали на «Оскара», победил один — «Мефисто» с Клаусом Марией Брандауэром в главной роли. Работает с голливудскими звездами — Харви Кейтелем, Джереми Айронсом, про Брандауэра уже сказала, Табаков у него уже снимался в картине «Мнение сторон». Мастер тонкого психологизма и высококачественных картин. 

В полумраке я наконец могу рассмотреть небольшой павильон. В общем, домик нехилый — на стенах пять портретов в золоченых рамах и столько же жанровых картинок — в основном вояки на лошадях. Шкаф со старинной резьбой, книги с золотым тиснением. На столе, за которым сидит Табаков, бронзовые статуэтки и десять курительных трубок в кружок на специальной подставке.

Дубль второй.

 — Ведь он - оппозиционер. Оппозиция — вещь хорошая (кашляет), полезна даже. Как иначе избиратели будут уверены, что дела у власти двигаются правильно. Как получилось, Пишта, что ты сдружился с ним?

В этот момент Табаков из благодуший, как с ледяной горы, со скоростью влетает в гнев:
 — Он не родственник! Он говно собачье!!! Другой бы на его месте со своим оппозиционерством уж состояние бы нажил. А у него? ведь ничего нет, умеет (ехидно) только в карты играть (похохатывает). И в карты он играет плохо (хохочет, издает звуки с непередаваемыми оттенками).
 — Спасибо большое, — говорит по-русски переводчица Жужа, рыжая и вся в конопушках. Мы выходим на улицу. Снова садимся на лавочку. Табаков жмурится на солнце.

 — Олег Павлович, что за страсти по свиноферме?

 — Какая свиноферма! Это страсти по финансам. События происходят в 28-м году, но такое вполне может быть и сегодня.

В самом деле, как же это я не сообразила насчет самой модной сегодня забавы: отхватить государственные деньги, откатить часть госчиновникам, а часть себе притырить. А классик венгерской литературы Жигмонд Мориц еще в 1928 году про все это написал в своем романе «Родственники». И про круговую поруку среди свояков, земляков и бывших членов по партии. И про то, как молодых и наивных демократов разводят и делают из них козлов отпущения. Этим как раз и занимается Табаков, он же господин бургомистр.

 — А вы, Олег Павлович, мерзкий? То есть я хотела спросить — ваш герой, бургомистр?

 — Он нормальный, крепко сидящий на своем месте 30 лет. По сути дела, он - основа государственного строя. А постольку-поскольку надо время от времени кого-то сдавать, сдал молодого.

 — Значит, все-таки мерзкий, — безнадежно вздыхаю я.

 — Можно и так сказать. Но, знаешь, бывает мерзкий как отвратительный, а бывает мерзкий, но милый. Вот это похуже.

Народу в павильоне туча — на одну душу Табакова двадцать киношников с микрофонами на штанкетах, камера с четырьмя операторами. Гример с пуховкой, девочка с блокнотом, парень с хлопушкой. В углу худой мужик гонит дым черной доской. По стенам жмутся еще какие-то люди. И все они шикают, если чуть повысить голос. Да что там голос, ботинком скрипнуть нельзя: тут же оглядываются и делают ужасные глаза.

«А если кто-то пукнет? — думаю я. — Убьют на месте». В группе Сабо должна быть тишина, как в усыпальнице. Непозволительно даже говорить на улице, за пределами павильона. Впрочем, сам великий Сабо не похож на того, кто чувствует себя царем, богом или гуру на съемочной площадке. Он не кричит: «Мотор!» Он, будто стесняясь, произносит «кэздьюнк», то есть «начинаем», взмахивает ладонью, точно провожает поезд. Однако такая кротость — видимость. Рассказывают, что на съемках фильма «Мнение сторон» он так сцепился с Харви Кейтелем, что:
 — Шумела буря, гром гремел, — подтверждает Табаков, на которого в упор смотрит Сабо, а совсем не в монитор, как принято у многих режиссеров. Но он - не многие. Сабо — один. 

«Мафильм», который теперь в год выпускает 20-25 фильмов,некогда совместно с СССР сделал много картин, но в историю, по сути, попали две: «Альба Регия» с Татьяной Самойловой в главной роли (1961 год) и «Ференц Лист» о русской возлюбленной знаменитого музыканта.

 — Самойлову мы пригласили после того, как она победила в Каннах, — объясняет директор бывшей и нынешней картин Лайош Овари. — Красивая артистка и женщина скромная. Гонорар получала в форинтах, но небольшой. Ничего себе особенного не позволяла, может, знала, что за вашими актерами присматривали.

А про Листа вспомнил такую историю. Снимали двумя группами: в Венгрии и под Петербургом. Зима, мороз, венгерская группа приезжает на площадку, а русской нет. Ждут полчаса, час? уже околели от холода. Лайош звонит русскому директору, а тот ему: «Ты что, мы в 28 градусов не работаем». — «А мы, значит, работаем?» — «А разве вас не предупредили?» Но вообще, за исключением этого инцидента, ничего дурного в памяти не осталось. Наоборот — красивые артистки: Лучко, Шенгелая.

Минут через 10 снова выходим на улицу. Возникает несколько вопросов. Первый — как актеры, не понимая друг друга, так убедительно играют? Чернявый партнер Табакова — Чани Шандор, такая же звезда, как у нас, скажем, Балуев или Безруков, говорит мне, что даже очень помогает, когда Табаков говорит с ним по-русски — интенсивнее идет работа. И еще, что хорошо смотреть ему в глаза, потому что он берет партнера сразу.
 — Я очень хотел бы выглядеть так же, как Табаков, когда мне будет 70 лет, — усмехается этот 30-летний красавец.

Еще вопрос — но уже со сценарием в руках:

 — В сценарии, Олег Павлович, никаким, извините, говном, не пахнет, о котором вы кричите в гневе.

 — Ну, это я от себя. Иначе непонятен мой взрыв: он должен быть эмоциональным и неконтролируемым. Во всем фильме бургомистр респектабельный, серьезный, уверенный в себе руководитель. А тут, когда он узнает о контракте оберпрокурора с оппозиционером я кричу: «Какой он родственник? Говно он, а не родственник».

Причем произносит это с такой же отдачей, как на площадке. Другой молодой актер Чобо Пинтроп, который играет незаконнорожденного сына Табакова, говорит мне, что верит, будто Табаков и есть бургомистр. А кто бы в этом сомневался?!

 — Олег Павлович, чем отличается работа у Сабо от работы у других режиссеров?

 — Высокий профессионал! Сочинил фильм, знает, что нужно, и отбирает, что ему нужно. Снимает сцену и эдак, и так, и наперекосяк, чтобы множество вариантов иметь. По-другому не может, не хочет и не будет работать.

 — А как платят?

 — У американцев можно заработать. Здесь значительно скромнее, скромнее даже, чем у нас. Но «Родственники» — это не для денег.

 — Прощью вас, Ольег Павловыч, — вкрадчивым голосом говорит крупняк в черной майке — ассистент по актерам Габор. И Табаков вперевалочку, как по палубе, отправляется в павильон. В Будапеште он снимается по 12 часов в день. В 7.10 за ним в гостиницу приходит машина. Около 8.00 начинается смена.

Рубашка на Табакове идеальной белизны. А вот ботиночки?

 — Кстати, почему у вас все время на съемках развязаны шнурки?

 — А я не люблю завязывать. В камеру все равно не видно.

Воскресенье. Центр Будапешта

12.00. Табаков выходят из гостиницы. На улице уже жарит. Справа — Дунай, слева — главный туристический психодром с магазинами и ресторанами. Куда пойдем — спрашивать не надо: естественно, на улицу Ваци.

 — Сядем здесь, — говорит Олег Павлович, — потому что я здесь уже ел.

Официантка дает нам меню с ланчем. А он ей:
 — Ты это брось, дочка. Обедать будем. Ферштейн?

И переходит на английский. Довольно приличный.

 — А говорите, что языком не владеете.

 — Это потому, что стесняюсь. Ведь самое смешное: язык начинается с простых вещей — спросить, как пройти в сортир, где пожрать, купить и сколько стоит, а уж потом к этому конструкции прирастают. Я рассказывал тебе, как впервые заговорил на английском? В Шеффилде в театре у Питера Джеймса было два переводчика — один в прошлом актер театра Образцова, невозвращенец Борька Инсаров. А вот второго мне предоставило Министерство культуры. И оба заболели в один день. Тогда менеджер — из одесских иммигрантов — пришел ко мне: «Олег, надо репетировать сегодня». — «С ума сошел! Как я буду без переводчика?» — «Пойми, надо». — «Да не могу я». — «Если не будешь репетировать, я очень большую неустойку заплачу». — «Нет, нет». И так десять минут: нет — да, нет — да. И под конец он вдруг пускает слезу: а ведь старик, лет под 80. Я: «Да, да, буду репетировать». За что старик-то страдать должен?

Табаков заказывает нам по рыбному супчику.

 — Венгрия в вашей жизни. Помните первый приезд?

 — Давно было: в составе делегации на днях советского кино. Потом «Современник» был на гастролях — играли коротенькую пьесу, где два руководящих деятеля не могут обуздать рвущегося к свободе передового рабочего. А потом три года я ездил в город Веспрем, где сделал «Обыкновенную историю», «Ревизора» и «Полоумного Журдена». Это случилось до того, как Гришин (первый секретарь горкома партии Москвы в 80-е годы. — М. Р. ) украл годы из моей жизни. Шесть лет! Кёсёнём.

То есть «спасибочки» по-венгерски — официантке, которая принесла приборы.

 — Постойте, Олег Павлович. Внесите ясность в мое сознание: вы - популярный, обласканный властями артист, со всеми московскими начальниками вась-вась, а с Гришиным, которого никто уже не помнит? Совершенно непонятно.

 — Я могу тебе сказать. Я был его любимцем, это он, когда ушел Ефремов, назначил меня, 34-летнего, директором «Современника». Выдвинул чуть ли не членом в кандидаты горкома партии, в общем, числил в приближенных. А я после всего этого? не то что по мудаковатости, а просто не выдержал глупости. Он ведь на всех празднествах и пленумах говорил: мол, вот какой замечательный подарок горком сделал «Современнику» — здание на Чистопрудном бульваре.
И как-то, выступая на очередном заседании, тоже ляпнул: «Вот, наш подарок молодому театру». Какой, к черту, молодой — уже 16 лет прошло. Ну я и вылез: «Какой подарок?» — сказал я. Ведь «Современник», когда находился на площади Маяковского, по сути был безубыточным, прибыльным театром. А когда его перевели на Чистопрудный, то из-за амортизационных отчислений (кстати, там раньше был купеческий клуб и при нем небольшой публичный дом) стал убыточным, дотационным. И вот с этого все понеслось.

 — Только честно — зачем на рожон полезли?

 — Знаешь, просто не выдержал. Глупо это было — ведь ничего же не изменишь. Сори. Кен юг ив ми? (официантке). Все тогда посмотрели на меня с удивлением, мол, мудак, что ли? Я, а не он. И он вышел на тропу войны — не дал открыться театру, подвалу то есть: показал, кто хозяин в лавке. Мои друзья устроили мне встречу с Сусловым, и он дал понять: «Все могу, но в дела Москвы не вмешиваюсь».
В общем, два года я был невыездным. А в конце 79-го в Москве гастролировала знаменитая пара Хью Гроним и Джессика Танди. Они играли спектакль «Игра в джин». Пришли к нам в подвал и прямо забалдели: «Давай, возьми нас в ученики». Стали думать, как технически оснастить подвал. «А можно ли дать денег?» — спросили. — Тысяч 100 или больше". Я сказал: «Нет, нельзя». Кончилось все тем, что они оставили деньги и нам через посольство купили суперсовременную радиоаппаратуру.

 — А почему вы деньги не взяли? Тем более что не вам лично, а на дело. Испугались подслушивающих жучков?

 — Нет, не испугался. Просто я немножко чистюля в таких вопросах. Я даже знаю, что это глупо, но мне всегда казалось, что с этой властью лучше так. Всерьез у КГБ ко мне ничего не было. Землю свою я всегда любил не за что-то, а просто по дурости и по любви. Я родился с этим. Американцы ведь предлагали мне всерьез работать.

 — Это был правильный суп, — вставляю я.

 — Ну что ты! Супец что надо.

 — Вы, я вижу, страну через живот воспринимаете?

 — Нет. Через людей. Страна — это не музеи и не памятники, а человек, который может рассказать о своей любви. Таким человеком здесь был Эркень, великий писатель. Если завтра раньше закончим, съезжу на могилку.

 — Когда же это было — с работой в Америке?

 — В 80-е годы. Я два года преподавал в Оксфорде, во Флориде, в Нью-Йорке и в самом маленьком штате, как он называется? Они мне предлагали положение «гость-профессор». Что это давало? Грин-карт сначала, а потом и гражданство. По тем временам очень хорошие деньги — больше 4 тысяч в месяц. И каждый год для меня и для жены — в Европу билет и машину. Но? может, оттого, что? ну, не совпадает у нас группа крови?

Цитирует из Блока про березки и Россию. 

 — Давайте забудем про Блока. Вы же умный человек, понимали, что в СССР ничего не изменишь.

 — Да я вообще думал, что максимум либерализации, которая возможна в этой стране, — это реабилитация Николая Ивановича Бухарина. Я даже задал этот вопрос Хрущову, когда тот, уже будучи в отставке, пришел в «Современник»: «Почему не реабилитировали?» — «Не успел». Так что все я понимал.

 — И вы понимали, что, работая в Штатах, могли стать вторым Ждановым (ученик Михаила Чехова. — М. Р. ), сохранить в чистоте русскую театральную школу?

 — Да я думал, что и вторым Михаилом Чеховым мог бы стать. Но? Не по мне!!! Нет, Мариш, это зависит от того, кому что больше нравится: кому Конституция, кому севрюжина. Театральный человек вне этой земли? Да нет смысла!

 — А как вы думаете, в Голливуде вы смогли бы сделать карьеру?

 — Умственная постановка вопроса. Но, судя по тому, как я схватываю, денег было бы значительно больше, чем у Видова или Крамарова. Я небезосновательно это говорю: в нескольких американских фильмах снимался, говоря на английском. По-моему, я рассказывал тебе историю, которая могла повернуть судьбу.

 — Мне нравится судьбоносная направленность нашего обеда.

 — В 67-м году «Современник» готовил спектакль «Большевики» — подарок к 50-летию советской власти. Председатель цензорского комитета Романов усмотрел в пьесе крамолу, а Екатерина Фурцева, министр культуры, стала на нашу сторону. В это время в Москву приехала жена режиссера Карела Райша (чеха по происхождению, англичанина по гражданству), замечательная французская артистка Бетси Блэр. Ее послал муж, чтобы она нашла в Москве артиста, который бы сыграл Есенина в фильме «Айседора», с Ванессой Редгрейв в главной роли. И через маму Миши Казакова, говорившую по-французски, она вышла на меня. Я ей глянулся, и был заключен контракт — на 48 тысяч фунтов. Это немыслимо!!! Фурцева позволила изъять сценарий из Госкино, Сашка Свободин перевел его, мне разрешили играть. 5 ноября мне нужно было лететь в Лондон примерять котелок, ботинки, фрак. Ну вот?
Вот ты говоришь, патриотизм. В «Современнике» не скажу что все, но несколько человек жили по законам совести. И я отказался лететь перед премьерой. Если бы я уехал, может, и не очень-то подвел: роль у меня была на главная, но острый момент был — театр, на хрен, могли прикрыть. А это — дело жизни, все-таки я проработал в театре 14 лет. Нет, вру — 10. В результате Есенина играл какой-то югославский журналист в дубленке.

 — Вам пришлось платить неустойку?

 — Только потому, что Бетси было ко мне расположена, нет.

 — А вот интересно, как ваша жена реагировала на ваши выходки: отказался от должности профессора, от роли в Лондоне? Неужели не давила?

 — Люся любила меня и понимала, что я поступаю как надо. Хотя это было несоразмерно ни с чем. Так что судьба меня испытывала. Меньше года спустя судьба еще попыталась меня склонить?

 — К сожительству?

 — К сожительству с внучкой семейства Майер. А Майер Фондэйшэн — это люди, которые владели газетой «Вашингтон пост».
Сори. Так что мы берем из десерта?